– Да.

Матвей склонил голову, признавая за собой вину.

– Ты… знал?

– Знал… скажем так, вряд ли в упырином роду есть шанс родиться кем-то еще, – в глазах его появилось то самое тоскливое выражение, что было хорошо знакомо Эвелине. Правда, видела она его лишь в зеркале, но…

– Не стоит беспокоиться, – сказал Матвей. – Я… не буду мешать тебе. Если захочешь уехать отсюда, пускай. Помогу. Есть связи. И тебе рады не будут, но примут, что в Москве, что в Ленинграде… где захочешь. А там хватит одной песни, чтобы в тебя влюбились.

Он замолчал.

Упырь.

Что Эвелина вообще знает об упырях? Кроме тех историй, которые принято рассказывать ночью и непременно шепотом, для пущего страха.

– Ты меня бросаешь?

Ну уж нет.

Может, у нее и перья на лице, и крылья есть, но это же не повод, право-слово! И вообще…

– Ты мне обещал, – сказала она, хмурясь, и перья, кажется, зашевелились. – Жениться. Или… передумал?

– Никогда, но… ты видишь, кто я?

Видит.

И это странно, потому что он, пожалуй, единственный, кто не изменился. Почти. Разве что стал еще более некрасив, чем обычно.

– Упырь? – спросила она.

– Упырь. В детстве… матушка пыталась меня прятать, но это сложно. У обычных людей мы вызываем подспудный страх. И отвращение.

– Я не человек, – Эвелина подняла руку, и длинные перья скользнули, обнажая запястье. Интересно, а летать она сможет? Или крылья ей даны так, для красоты?

– Мне было пять, когда… матушке сделали предложение, от которого она отказываться не стала. К счастью. Она была разумной женщиной. Так я оказался в специнтернате. Выяснилось, что и мою силу можно использовать.

Он замолчал.