Или миров.

Он ведь огромен, этот лес, и одному миру было бы сложно выдержать вес его. А раз так, то…

– Ей понравилась твоя картина, – сказала я то, что Ниар хотел услышать. Во всяком случае, мне так показалось, что хотел бы. – Она, конечно, ничего не сказала, но я видела, что понравилась. Иначе и быть не могло. Мне жаль…

Тяжелый золотой лист упал на ладонь.

Эпилог

Эпилог

Три года спустя.

…я мрачно смотрела, как разгружают мебель.

Невыносимо изящные стулья, обитые какой-то розовой тканью, которая не совсем, чтобы раздражающе розовая, но все равно розовая. А меня от розового мутило. Впрочем, как от голубого, белого и зеленого… кажется, мутило меня просто так, в силу положения, но цвет раздражал.

И не только он.

За стульями последовала низкая и длинная софа, та самая, на которой мне настоятельно рекомендовалось больше отдыхать. К ней выводок подушек, встреченный одобрительным мявком маншула. Комод… комодик. Трюмо и два столика, один другого очаровательней.

Зеркало в тяжелой раме.

Из него на меня глянула хмурая девица в черном платье. Глянула с неодобрением.

– Моя невестка всегда отличалась поразительной бестактностью, – заметила леди Эрраниэль, протянув мне чашку травяного чая.

От чая, что характерно, меня не мутило.

И запах приятный.

Правда, Эль утверждал обратное, но что эти мужчины в запахах понимают! И чай ему не нравится, и от селедки его кривит, и вообще…

– Это она на что намекает?

– Она не намекает, – леди Эрраниэль протянула и сухарик, выжаренный до хруста и щедро натертый чесноком. В животе тотчас заурчала, а розовый перестал раздражать. – Она просто нашла подходящий повод сделать ремонт.

– Она же его по приезду делала.