– У меня есть идея получше…

…пресветлая леди Эрраниэль любила цветы.

Действительно любила.

Всякие.

И осторожно положила хрупкий стебелек кровяницы на камень. Убрала руку. Вздохнула. Улыбнулась, глядя, как зашевелились полупрозрачные стебельки. Пусть кровь и отмыли, и мрамор пола казался чистым, но травы не обманешь.

И вот корни ушли вглубь, стебелек потянулся выше, к ступеням, выкинул тонкие усики, на которых моментально образовались капли бутонов. К вечеру кровяница обживется, обустроится на месте, где умер человек, высавывая столь необходимую ей силу. А дня через два в переплетениях темных стеблей загорятся алые капли бутонов.

И вовсе не похоже на кровь.

Леди поднялась с колен.

Огляделась.

Дом был велик и, говоря по правде, в качестве оранжереи не слишком-то удобен, но… отчего бы и нет? Ниар умел видеть скрытое, и ее учил, бестолковый ее мальчик, который так и не понял, что не стоит тратить жизнь на месть.

Вообще тратить.

Или он как раз и понял?

На прикосновение отозвались тяжелые стебли лианы, которую леди Эрраниэль принесла еще вчера, и та, с трудом выносившая благодатный климат обычной оранжереи, здесь ожила, вытянулась, добралась до потолка, с которого уже свесила хрупкие побеги.

Расползся чернолистник, а поверх драгоценной зеленью легла яшмовая трава. В тяжелых кадках пока дремали деревца, весьма уродливого вида, но тем и притягательные. Леди Эрраниэль с трудом сдержала вздох.

– Если тебе здесь тяжело, – ее внук осторожно переступил через пятнышко пурпурного мха, которому весьма понравилось у подножия лестницы. – То не нужно.

– Мне тяжело, – она сумела улыбнуться. – Но нужно. Потому что так правильно.

Она коснулась груди, где еще болело, а боль напоминала, что, несмотря на прошедшие годы, леди Эрраниэль жива.

Все еще жива.

И будет жить.