«Пусть лучше ненавидит меня живая».
Истинно так… Но весь смысл этих слов, несказанно тяжёлый и горький, открылся для меня лишь сейчас — когда я понял, что теряю её.
Теряю навсегда — так и не сумев обрести.
— Подойдите сюда, оба Поединщика! — провозгласил Архонт, приближаясь к служителям храма с чашей и ритуальными лезвиями. — Настала пора смешать вашу кровь…
Хранитель Веры в фиолетовом встрепенулся, засуетился, торопясь вернуться на покинутое им место. Не постеснялся даже оттеснить Главу Совета от подушки с ножами: как будто и в самом деле насмерть боялся «проморгать» своё право участия в церемонии…
Я шагнул в его сторону, на ходу расшнуровывая куртку — но Шаэ заступила мне дорогу, оказываясь прямо передо мной.
— Как же так? — с непередаваемой горечью обронила она. — Ты… Как же ты мог?!
Я молчал, скованный по рукам и ногам её пронзительным взглядом — настоятельно требующим, ищущим ответ.
А в голове вертелась только одна, несусветная глупость…
Плащ.
Тёплый меховой плащ.
Когда бы в моих силах была власть над всеми стихиями Мира — я тотчас выколдовал бы его, чтобы обернуть её вечно зябнущие плечи…
А потом подхватил бы её на руки, взлетел на спину верного Рио, которого сорвал бы в дикий галоп, и умчал к бескрайнему, тёплому морю — туда, где всегда привольно и спокойно, где вечное лето.
Где на белом песке не бьются, а пляшут босиком — под аккомпанемент песен и заливистого смеха.
Где в пору шторма так уютно сидеть в тёплом доме у очага, укрывшись шерстяным пледом, тесно прижимаясь друг к другу, и по очереди прихлёбывать из большой щербатой кружки травяной чай.
Где размеренный рокот волн, крики чаек и лучи ласкового солнца лучше всякого лекаря исцелят раненую душу, возвратят силы, и с облаком мелких брызг в порыве лёгкого ветерка в лицо дохнёт вдруг ощущение счастья — давно уже забытого, а то и вовсе неизведанного доселе…
Уж не знаю как, но там бы я сумел заставить её оставить прошлое в прошлом, оградил бы от всего Мира, верным псом оберегая её покой и отчаянно сражаясь за каждую, самую лёгкую её улыбку…
— Прости… — разлепил губы я.
За то, что здесь и сейчас я не могучий чародей и не всесильный бог.