Повёл Гнидой. Он предпочёл бы, чтобы рядом с ним сидела Пакс, но Двадцатка об этом не задумывалась, да и не собиралась задумываться, поэтому, закинув свою огромную сумку в кузов, завалилась на передние сиденья. Весь путь в город по грунтовой, жутко пылящей дороге я жалел, что выбрал место посередине и оказался зажат между Пакс и Доржи. Сидеть здесь было настолько неудобно, что, когда мы въехали в город, я начал всерьёз опасаться, не выпадет ли моя кишка.

Мне было неясно, почему капитан не разрешил переждать эти два дня в корабле, но, видимо, причины были. А может, это просто прихоть Сэнду.

Грунтовая дорога сменилась разбитыми плитами, на которых трясло ещё сильнее. Сам город был под стать пути к нему. Возможно, это был неудачный район, возможно, изначально худшее поселение на планете, но насколько хватало глаз тянулись трущобы. Полноценные здания, имевшие хотя бы три этажа и не выглядящие, как сон авангардиста, встречались тут в единственном экземпляре на пару километров. По проезжей части всё время кто-то шатался, приходилось тормозить, сигналить. И каждый, кто нас видел, смотрел пикапу вслед очень недобрым взглядом.

– Что это у них на коже? Папилломы, что ли? – вдруг спросила Пакс.

И правда. Из-за слепящего солнца разглядеть было трудно, но лица почти всех прохожих покрывали какие-то образования.

– Может, бородавки, – рассеяно сказал я. Гнидой хмыкнул.

– Это генетическое. Вот, гляди, – с этими словами эскулап слегка наехал на одного из местных, который слишком долго убирался с нашего пути.

Недовольный абориген опёрся о капот и начал что-то гневно тарабарить. На его лице теперь были хорошо различимы несколько пластинок непонятного происхождения и, судя по всему, являвшихся частью кожи. Его язык показался мне знакомым.

– Эй, это же эсперанто! – сказала Пакс и, открыв окно, обратилась к незнакомцу: – Saluton. Pardonu, ni ne intence.

Я эсперанто учил только в школе. В принципе могу понимать, что говорят местные, пока они не начнут балаболить со скоростью швейной машинки. А ещё язык этих чернокожих приводил нас к забавной мысли.

– Это что, изначальная колония? Из тех, что созданы до Экспансии?

Никто не ответил Пакс, лишь я протянул вялое «наверное». Её, кажется, огорчила наша незаинтересованность в происходящем. Впрочем, это не должно было её удивлять, по крайней мере, в случае со мной – под таблетками гиперчувствительности ни говорить, ни двигаться не хочется. Судя по бодрости Либитины, она выбрала что-то другое в качестве И-блокады. Помятый прохожий пару раз стукнул по капоту и хотел сделать ещё что-то, однако, после того как Гнидой газанул и слегка подтолкнул его, абориген, примитивно ругаясь на эсперанто, свалил.