Проблема незнания города оставалась, поэтому мы просто надеялись рано или поздно набрести на питейное заведение, но почему-то нам пока попадались только уличные дантисты. Через пару километров мы вышли в более цивильный район с пониженным уровнем стихийной застройки. Тут начали изредка попадаться полуподвальные заведения. Войдя в одно из них, мы встретились с таким количеством агрессивно уставившихся на нас глаз, что выскочили оттуда, как пробка из бутылки с забродившим компотом.

Мы прошли ещё километр, но подходящего места всё не попалось. Была какая-то уличная забегаловка, судя по вывеске предлагавшая подобие бананового пива, но там сидели совсем уж мерзкие голодранцы. Ещё через пару сотню метров мы вышли на круговую площадь.

– Доржи, что за говно? – осведомился Гнидой.

– В смысле?

– Какого ляда тут все на нас так дерьмово смотрят?

– Расисты.

– Расисты?

– У них тут долгая история с этим связана.

– А ты давай кратко.

– Они мутанты, с планеты свалить не могут, поэтому ненавидят всех приезжих. О! Глядите! Видите вывеску?

– Опять бомжатник какой-то?

– Я-то откуда знаю?

– Вот и узнай, а я задолбался, – сообщил Гнидой и расположился на одной из стоящих на площади скамеек.

Площадь этой скамейки была сокращена вдвое из-за недостатка досок. На месте отсутствующих сегментов торчали ржавые гвозди. Доржи с Двадцаткой пошли проверять место, Пакс увязалась за ними, я остался сидеть на лавке с коновалом.

Посередине площади стоял фонтан, конечно же, неработающий, с грязной стоячей водой. Посреди фонтана, образовывая единый памятник, расположилось то, что при должном желании можно было бы назвать ракетой. От неё остался только рассыпающийся от старости и внешнего вмешательства цилиндр. Он был весь покрыт щербинами и, напротив задумке создателей, напоминал не о вечном и великом, а о скоротечном и приземистом. Было в этом что-то невыразимо пошлое.

К фонтану подошёл какой-то оборванец и начал бесхитростно мочиться в него. Зрелище было малозанимательное, поэтому глазами я начал искать Доржи и Пакс, но среди кривых зданий и выцветших указателей, наверно потерявших уже всякое значение, их не наблюдалось. Гнидой тем временем откинулся на спинку скамейки и размеренно сопел, стараясь вдыхать не слишком глубоко – от Вони уже не тянуло блевать, но приятного было всё ещё мало.

К фонтану подошла какая-то тётка, тащившая за руку ребёнка. Дитё плакало и было грязным. Тут вообще весь город и все люди в нём были грязными, но этот дополнительно где-то вымазался. Тётку это не устраивало, и она, усадив чадо на край памятника, начала мыть его, зачерпывая воду из фонтана. Что-то меня от голода уже мутить начало.