– Вот почему этой черни нельзя давать ни власти, ни знаний! Дашь власть – начнут миловать кого ни попадя – в основном, выблядков, а предоставишь им образованье – так начнутся лишние вопросы, недоверие, а с ним и неподчинение.

Эанрил же ощущал, как его поджилки начинали трястись по мере того как раскатистые завывания недовольной толпы доходили до его опочивальни. Даже закрывшись в шелковое одеяло с головой, король видел перекошенные и кровожадные лица простолюдинов, пришедших рассчитаться за все ненастья, выпавшие на дюлю их, их предков и братьев, оказавшихся по невезению в застенках королевского замка. Эанрил подумывал и самому отпустить их на все четыре стороны, но казначей Монсерад упорно отговаривал его делать этот широкий жест доброй воли, поскольку такой поступок угрожал дискредитировать короля в кругах знати, мол, монарх не держит своего слова – выдал ордер на заточение в темницу своему генералу, а затем бросает свои слова на ветер. О том, что этот ордер он подписал лишь из-за того, что устал каждый день выслушивать надоевшие доводы Клаусвиля о необходимости вдолбить подданным чувство страха перед королевской властью, он говорить решительно не собирался. Потеряв лицо перед самим собой, держатель престола силился удержать его в глазах общественности – если не всей, то хотя бы знатной.

Успехи Ревиана Гувера были не так заметны. Писатель пробовал, как мог, задействовать связи при дворе. Сначала он совершил попытку обговорить необходимость убедить короля проявить сочувствие к незаслуженно осужденным подданным Союза, работавшим и жившим во благо страны. Но одряхлевший и потерявший всякий интерес к работе Лукас Тирол, королевский советник, в молодые свои годы служивший Ганзарулу Второму, ответил лишь, что его не интересуют эти терки меж народом и правителями, а самому же ему недолго осталось куковать при дворе – Эанрил обещал подарить ему в награду за заслуги перед отечеством роскошную виллу в клирийском оазисе. И Лукас не собирался рисковать расположением короля, чтобы лишиться единственной возможности провести небольшой остаток жизни в удовольствии и наслаждениях, ни в чем не нуждаясь.

Пытался он и поговорить с верховным судьей, с которым в конце девяностых и самом начале нулевых годов имел обыкновение пропускать пивную кружку-другую в элитных питейных Аргои, где подавали отборные хмельные напитки, никак не те кислые сливные помои, которыми травились от безысходности мужики в низкопробных харчевнях.

Судья в первые же минуты разговора сказал:

– Гувер, я знаю, ты славный парень и топишь за мир во всем мире, но я не могу ничего сделать, по своду законов, изложенных в Аргойской Правде, я обязан осудить изменников на смертную казнь. Лучшее, на что эти люди могут рассчитывать – пожизненное заключение. Разумеется, духовный родоначальник этого сепаратистского движения на такие поблажки может не надеяться.