– Младший, я не хочу твоей смерти, – сказал Блитцен. Несмотря на победу, в голосе его не слышалось гордости или высокомерия – только усталость и, кажется, даже грусть.

Старик заморгал:

– Не хочешь?

– Нет. Просто дай мне серьги и цепь, которые обещал. Да, и ещё публично признай, что мой отец был прав насчёт Глейпнир. Эти путы надо было заменить несколько веков назад.

– Никогда! – заорал Младший. – Ты опорочил доброе имя моего отца! Ты не смеешь…

– Ладно, тогда я пошёл за топором, – сказал Блитцен, словно поддавшись на уговоры. – Боюсь, правда, он здорово затупился…

Веки и щёки старого гнома судорожно задёргались, но он сумел-таки выдавить:

– Я… был не прав. Да.

Блитцен что-то беззвучно произнёс, глядя в никуда. Я не очень хорошо читаю по губам, но готов поспорить, он сказал: «Я люблю тебя, папа. Прощай».

Потом он снова посмотрел на Младшего:

– А теперь как насчёт вещей, которые ты обещал?

Младший щёлкнул пальцами, и к нему подковылял один из телохранителей, с перевязанной после столкновения с молотком головой. Громила вручил Блитцену маленькую бархатную шкатулочку.

– Серьги для твоей матери, – сказал Младший.

Блитцен открыл шкатулку. Внутри оказались серёжки в виде кошечек, сделанные из тончайшего золотого кружева, как и Брисингамен. Прямо на наших глазах кошки вдруг потянулись, заморгали изумрудными глазками и взмахнули бриллиантовыми хвостами.

Блитцен захлопнул шкатулку:

– Годится. А путы?

Телохранитель протянул ему моток шёлковой бечёвки для запуска воздушных змеев.

– Издеваетесь? – сказал я. – По-вашему, это удержит Фенрира?

Младший хмуро посмотрел на меня:

– Мальчик, твоё невежество не лезет ни в какие ворота. Цепь Глейпнир столь же тонкая и лёгкая, однако парадоксальные материалы делают её невероятно крепкой. Эта верёвка такая же, только лучше.