– И что она означает? – спросил я.

Сэм неуверенно посмотрела на Хэрта:

– Ты пытаешься объяснить, что с тобой произошло? Хочешь, чтобы Магнус знал это?

Хэртстоун набрал полную грудь воздуха, будто собирался броситься бежать, и показал: «Магнус – почувствовал – боль».

Я сжал руну в кулаке:

– Ну да, когда я исцелял тебя, то ощутил что-то… мрачное.

Хэрт снова указал на плашку и посмотрел на Сэм.

– Хочешь, чтобы я рассказала ему? – спросила она. – Уверен?

Он кивнул, потом уткнулся лицом в холку козлу и закрыл глаза.

Следующие ярдов двадцать мы прошли в молчании. Наконец Самира заговорила:

– Когда мы с Хэртстоуном были в Альвхейме, он поведал мне часть свой истории. Подробностей я не знаю, но… его родители…

– Продолжай, – подал голос козёл Отис. – Люблю мрачные истории.

– Помолчи, – огрызнулась Сэм.

– Ладно. Значит, помолчу, – согласился козёл.

Я разглядывал лицо Хэртстоуна. Оно было таким умиротворённым во сне.

– Блитцен рассказал мне кое-что, – проговорил я. – Родители Хэрта были разочарованы, когда выяснилось, что он глухой. И так никогда и не смирились с этим.

– Всё гораздо хуже, – сказала Самира. – Они были… не то чтобы очень хорошими. – В её голосе зазвучали жгуче-ядовитые нотки, как у Локи. Казалось, она бы охотно нанизала Хэртовых родителей на стрелу из омелы.

– У Хэрта был брат, Андирон. Он умер совсем маленьким. И хотя Хэрт был не виноват в его смерти, родители всю свою горечь вымещали на нём. Они твердили ему, что лучше бы умер он, а не его брат. Для них Хэрт был сплошным разочарованием: ну как же – эльф-инвалид, кара богов. Что бы он ни делал, всё им было не так.

Я с силой сдавил каменную плашку, зажатую у меня в кулаке:

– И он носит эту боль в себе. Боги…