Я много размышлял о поступке Такимару и, только посмотрев на него через призму собственного опыта, взглянул на случившееся по-другому. Наш отец умер, и на плечи брата легло непрошеное бремя рода Сугаши. И единственное, что он мог, – распорядиться своей жизнью по-своему. Тот самый эгоистичный поступок, на который он имел полное право. И дело было не во мне. Я знаю, Такимару любил меня, и я не вправе требовать его жизнь для себя. Он отдал ее во имя будущего жены или, может, увидел в этом шанс положить конец наследственности хого хотя бы по своей линии. Или, наоборот, знал, что таким образом позволит мне вернуть силу Сугаши к истокам, даст шанс разрастись нашей ки в полной мере. Я никогда не узнаю, о чем он думал на самом деле, но я должен (обязан!) уважать его выбор.

Так же, как должен отпустить Мидори. Рэйкен права, как бы она ни запуталась, что бы ни совершила, итог ее жизни определился финальным выбором. Она все сделала правильно, и мне не в чем себя винить. Я просто не имею права держать ее в своих мыслях и размышлять о том, а что было бы, если… Ничего бы не было. Все уже случилось.

Когда-нибудь я посмотрю на Коджи чистым, незатуманенным призраками взглядом и, возможно, увижу в нем что-то от сестры. Мимику, жесты? Может, замечу знакомую интонацию в голосе?

Хотя какое это имеет значение? Я смотрю на свое отражение в озере и больше не отвожу взгляда. Шрам, перечеркнувший мой левый глаз, – вечное напоминание, но не о дурном нраве Мидори, а о том, что она была жива. Она. Была. Здесь.

Я отпускаю ее, но никогда не забуду.

Однако Рэйкен я отпустить не мог. Меня изводило неведение. Успел ли я? Услышала ли она мои слова или все же умерла, касаясь моего сердца? И если так, неужели моей любви было недостаточно?

Не знаю, ничего не знаю.

Моя любовь была ядовитой. Рвала меня на куски, жалила кожу, отравляла душу и разум. Я изнывал от тоски и как сумасшедший каждую чертову секунду ждал и надеялся. Мне нужно было видеть ее, держать в руках, целовать, говорить с ней. И доказывать, что я любил ее по-настоящему! Хотя порой я сам в это не верил.

Но со временем я исцелился от яда и тогда ощутил, как все-таки широка и неэгоистична была моя любовь к ней.

В какой момент это произошло? Что из случившегося повлияло? Сложно сказать.

В ту пятую годовщину я в последний раз посетил храм Инари и увидел в деревьях кицунэ. Я разозлился на богиню так, как не злился давно! Сколько раз кричал ей, взывал, требовал и плакал, но она ни разу не удостоила меня даже словом. Но в тот момент в моей голове будто что-то щелкнуло.