– Я думал, что мне это привиделось. Темнота, тишина – при таких условиях спустя некоторое время я начинаю видеть то, чего нет. – Его охватила дрожь. – Я почувствовал другого Восставшего. Здесь, в городе.

На мгновение слова утратили смысл. Я уставилась на страницу, текст которой вдруг стал непонятным.

– Ты же не имеешь в виду Восставшего, привязанного к реликвии?

– Нет. Я почувствовал присутствие Саратиэля. Невозможно, разумеется. Разве что его не уничтожили по-настоящему. Разве что он был лишь ослаблен – до такой степени, что это выглядело как гибель, – а на самом деле прятался в пепле последние три с половиной сотни лет, медленно восстанавливая свои силы.

– Запасные реликвии, которые редко используются, часто хранятся внутри алтаря, под алтарным камнем. – Мои мысли понеслись подобно стремительно набирающей скорость повозке, катящейся с холма. – Шкатулка тоже может оказаться там. Но разве кто-то не почувствовал бы этого? Они пользуются алтарем каждый день.

– В ослабленном состоянии присутствие Восставшего могло остаться незамеченным. По мере восстановления он должен был вновь обрести способность скрывать себя. Из всех нас Саратиэль всегда лучше всех умел прятаться. – Я вспомнила страницу этого духа в рукописи: Саратиэль Омраченный, его опрокинутую чашу, наполненную туманом. – Более интересный вопрос – как ему вообще удалось восстановиться. Он не смог бы исцелиться, если бы не поглотил какую-либо жизнь…

– Крысы, – сказали мы одновременно.

Я обнаружила, что стою, а табурет опрокинут. Даже не услышала, как он упал.

Леандр находил мертвых крыс, по словам целителя, на них не было никаких следов. Я задумалась, сколько всего трупов животных было обнаружено внутри собора на протяжении веков: несколько здесь, несколько там, – и никто не обращал на них внимания.