Я сжала кулаки. Наверное, ногти впились в ладони; сквозь шрамы я слабо ощущала боль. Огонь, пылавший в моем сердце с тех пор, как Саратиэль сбежал, казалось, вновь начинал разгораться. Я больше не могла оставаться на месте. И, сама того не сознавая, поднялась на ноги.
–
Слишком поздно. Я уже была на ногах, отодвигала шторку. И не могла повернуть назад: вся площадь ждала, пока Артемизия Наймская закончит молиться, а теперь, когда я вышла, не поверженная отсутствием ответов, но оживленная целью, на сотнях лиц зажглось ответное пламя надежды.
В этот раз говорить было нетрудно. Я обратилась к собравшейся толпе.
– Мне нужно что-нибудь острое. И еще, могу ли я одолжить чью-нибудь лошадь?
Как оказалось, лошадь мне нужна не сразу. Первую руну можно было нарисовать на соборной площади, поскольку та находилась примерно в центре Бонсанта.
–
Я остановилась и опустилась на колени в указанном им месте. Шепот сопровождал каждое мое движение. Поначалу, пока я расхаживала по площади, некоторые люди пытались коснуться хотя бы моей одежды, но Чарльз, Маргарита и Жан окружили меня, словно личная охрана. Я чувствовала, как Восставший пытается устремить свои чувства к матушке Долорес, но останавливается, не в силах справиться с оковами.
–
Мне пришлось собрать все мужество, чтобы начать чертать символы. А ведь нужно будет сделать еще шесть; эта руна станет первой из семи, разбросанных по всему городу.
–