Сестры, приоткрыв рты, изумленно взирали на меня. Мирные жители, не обладавшие Зрением, не видели того, что произошло, но глазели тоже. Они явно что-то почувствовали, дрожь по позвоночнику или поднявшиеся на затылке волосы, – сила, что превыше жизни и смерти, пронеслась сквозь них и пощадила.

Маргарита вцепилась в мои одежды. Она, Чарльз и Энгерранд разговаривали со мной, но я их не слышала.

– Иди, – прорычал Восставший, голос его был напряжен от еле сдерживаемого голода, – скорее.

А затем множество рук понесли меня к стенам часовни, передавая бережно, словно святую реликвию.

Двери с грохотом распахнулись. Меня окутал знакомый запах старого дерева, пчелиного воска и ладана, настолько внезапно, что заслезились глаза. Здесь пахло точно так же, как в часовне Наймса.

Я вслепую потянулась за ножом, пока мы неслись по проходу, и зажала его в руке. Как только сделала надрез, уже падая на пол, Восставший перехватил контроль и сорвал ковер перед алтарем, обнажив камни.

Неуклюже нацарапанная красным, последняя руна начала обретать форму. Пальцы свело судорогой. Восставший в раздражении разогнул мою руку, словно желая, чтобы та заработала. Он мог укрепить мое тело, но ничего не мог поделать со старыми увечьями.

Краем глаза я заметила, что сестры не успели закрыть дверь часовни. Удерживая ее открытой с помощью широко расставленных рук, появился Леандр, его волосы с седыми прядями свисали клоками, на верхней губе блестела кровь.

Но он не был Леандром – это был Саратиэль.

Он сразу понял, что мы делаем. Лицо клирика исказилось яростью и ужасом, превращаясь в страшную маску. Он начал отступать, но в это время одна из рук Леандра схватилась за дверной косяк. Священник восстановил контроль на мгновение, и этого оказалось достаточно, чтобы втолкнуть тело внутрь.

Священник упал на колени, словно в молитве.

– Артемизия, – прошептал он, его зеленые глаза впились в мои. – Сделай это.

Руна была завершена. Я хлопнула по ней рукой, или это был Восставший, или, возможно, мы сделали движение оба, вместе.

Мир взорвался мучительной болью.

Сначала она просто шокировала. Затем принесла ужасное осознание. Глупа. Я была так глупа. Мне вспомнились колебания Восставшего в лавке – момент, когда он понял, что ритуал, призванный уничтожить Саратиэля, уничтожит и его самого, что нет способа избежать этой участи, что он принял решение принести себя в жертву уже тогда. Не ради людей, но ради меня. Саратиэль не оставил бы его сосуд в живых. Существовал единственный способ спасти меня.

Леандр рухнул на пол в проходе, черты его были прекрасны и неподвижны. Казалось, он не дышит. Серебряные лоскуты из его тела брызнули вверх, как осколки лопнувшего зеркала. В переливающихся, сияющих кусочках вырисовывались то огромный скелет, то безмятежные пустые глаза, то изящно трепещущиеся перья крыльев. Саратиэль распадался на части, и я чувствовала, как мой Восставший следует за ним.