— Не смей реветь, не смей орать… Ты же передумал…? — Взгляд Пятерки блестел невинностью и чистотой. — Не…?
— О-о-о… заткнись, просто заткнись. Ничего не говори. Ничего не произноси. Если хочешь что-то сказать, особенно обо мне — сначала спроси меня тихо, и я скажу, стоит ли… Ясно?
Пятерка закивал.
— Все понял на этот раз?
Пятерка кивал безостановочно. Семнадцатый, который стоял у доски рейтинга, смотрел на них с прищуром, потом поднял палец к голове — покрутил у виска и демонстративно сплюнул. Пятый послал ему в ответ сияющую улыбку и, совершенно не скрываясь, повторил свой излюбленный жест — «чтоб-ты-сдох-козел-и — чтоб-у-тебя-не-удались-экзамены-и-ужин-в-твоей-тарелке-был-пересолен».
Семнадцатый отвернулся и, склонившись, последовал за двумя учениками, как только его поманили следом.
— Ну за что мне это, Великий… — прошептал Коста, глядя в ослепительно голубое небо. — За что-то-о-о…
— Я…
— Молчи. Ничего не говори. Чтоб до ужина я тебя не видел, нет — до завтрака… просто оставь меня в покое, займись своими делами… у тебя же есть свои дела? — уточнил Коста, сполз с края, на нижний скат крыши, подтянулся, прыгая на ветку, повис и спрыгнул вниз.
***
Как только Шестнадцатый ушел, Пятый уселся в позу медитации и сложил руки на груди, как для молитвы. Если кто-то поднимет голову вверх — все увидят одно и то же — блаженный молится — и просто скользнут взглядом по привычной картине и сразу забудут.
Улыбка с его лица сползла — он вообще уставал улыбаться так много и так часто. Улыбаться, когда ругают, улыбаться, когда бьют, улыбаться, когда хочется плакать. Улыбаться, чтобы выжить на этом проклятом всеми богами острове, куда он не просился.
Пятый погладил жетон на груди с выбитыми символами — «порядковый номер, круг, доступ и…слежка».