Он лежал и ждал, а потом ощутил, что рядом есть кто-то ещё. Баранец не знал, что это мама стожара. Он не типизировал явления, не объяснял их и не искал между ними связи. Он понимал только «опасно» и «не опасно». Всё новое было опасным. Но этот кто-то хоть и мог убить, но не убил, стал заботиться о нём, и постепенно баранец перестал его бояться. Даже начал доверять, хотя и не так сильно, как маме. Маме он не то чтобы доверял – просто она была его частью, и он не задумывался о доверии. Он немного окреп, и они продолжили путь на поверхность, к лунному свету. Вот только дорогу теперь приходилось угадывать самому, и он, не имея опыта, порой ошибался.
Рядом что-то шевельнулось. Ева взглянула – и задохнулась от ужаса. Из ванны вздыбилось и застыло нечто, чему не было названия. Нечто, в чем ещё угадывался человек, но что давно уже не было человеком. Даже Белава перестала полировать ногти, и лицо её тревожно опустело.
Пламмель опомнился первым. Сам он к клетке подходить опасался.
– Чего стоишь?! Притащи сюда девчонку! – заорал он на Груна.
Большой Грун закосолапил к клетке. Он то шёл, переваливаясь, то полз как улитка. С ним явно творилось что-то, чего он и сам не понимал. Заметив приближение Груна, баранец затрясся и осыпал его искрами.
Оливковые искры прожигали в теле Груна дымящиеся дыры. Словно кто-то тыкал в сало раскалённым гвоздём. Если протоплазмий и способен был испытывать боль, на его действиях это никак не отражалось. Грун упорно двигался к клетке.
Ева зажмурилась, втиснула лицо в баранца – и откуда-то пришёл покой. Когда не можешь ничего изменить – пиши! Когда тебе больно – пиши! Когда страшно – пиши, и ты оторвёшься сам от себя! Увидишь себя со стороны. И над Фазанолем посмеёшься! Что он такое, как не терпеливый собиратель чужих сил и чужих страданий? Король иллюзий! Банковский деятель, способный сделать деньги даже из тени летящей песчинки, если эта песчинка будет в его распоряжении хотя бы десятую долю секунды. Он её продаст, перезаложит, перезаложит залог, застрахует, сам на себя подаст в суд, чтобы оттянуть расплату, опять перезаложит, опутает, продаст права, создаст компанию «Песок и Ко», перепродаст эту компанию ещё одной компании, тоже своей, возьмёт кредит на расширение – и так бесконечно. Смейся над ним и не бойся! Он боится смеха, как ночное животное – яркого света.
– Пишмагер! – воскликнула Ева.
Вот только ни пергамента, ни пера у неё не было, поэтому поневоле пришлось прибегнуть к устному творчеству. Но фольклор, в конце концов, тоже литература.