Надо было срочно что-то делать! Ведь у неё теперь куча оливковой магии! Как же скверно, что, имея магию, она не умеет её использовать! Даже не является магом, если на то пошло! Пиявка сорвалась, поползла по копыту. Ползла она, складываясь вдвое, изгибалась и нашаривала дальнейший путь. Ева попыталась сорвать пиявку, но та обожгла её такой краткой непереносимой болью, что она не смогла сжать пальцы и, вскрикнув, отдёрнула руку.

– Дедяточке больно! – фыркнула Белава.

– Пиявка и сама до него доберётся! Конечно, с девчонкой было бы лучше… От пиявки баран станет слишком тупым, нам будет с ним непросто, – услышала Ева голос Пламмеля, обращённый не то к Белаве, не то к Фазанолю.

И опять Еву начали одолевать безумные мысли. Одновременно она перестала ощущать вонь. Значит, снова Фазаноль атаковал её. Эта атака была самой сильной. Видимо, Фазаноль уже понял, что к баранцу её подпускать нельзя. Союзник она ненадёжный.

Ева упала, поднялась, поползла. Она больше не видела баранца, ничего не различала. Ткнулась лбом во что-то твёрдое и осознала, что это прутья клетки. Теперь Фазаноль атаковал её не мыслями, а эмоциями и желаниями. Они разрушают быстрее мыслей, быстрее опьяняют и стирают личность. Ева то смеялась, то злилась, то начинала рыдать, то проделывала всё это вместе. То вдруг ей хотелось морковного сока… Почему сока? Отчего морковного? Об этом она не задумывалась. Но так хотелось, что она билась о прутья клетки, забыв о баранце.

Пару раз Ева чувствовала, как пищащий молоточек совести тюкает её по лбу, чего-то от неё требуя, но она не понимала даже, чего он хочет. Какие занятия? Какие драконы? Кто такие драконы?

Слепо ползая в погоне за воображаемыми чёрными жуками, которых она желала теперь сильнее морковного сока, Ева случайно врезалась лбом в бок баранцу. На миг сознание у неё прояснилось, и, обхватив баранца руками, она лицом уткнулась ему в бок. Вжалась в него так, что дышала теперь через шерсть. Пахло от баранца бараном, и страхом, и травяной прогорклостью Теневых миров. Какие бедные барашки?! Какие добрые человеческие руки?! Теперь все эти пустые слова стали не нужны. Добрые руки сжимали доброго барашка. Руки тряслись, и барашек трясся. И оба искали друг у друга спасения.

В голове становилось всё яснее. Близость баранца выдавливала Фазаноля из Евы. Правда, теперь Еве поневоле приходилось сливаться с баранцом, нырять в него как в реку, потому что только в этой реке Фазаноль не мог затопить её своей зловонной жижей. Но всё же ощущать не просто рядом, а в самой себе сознание баранца было для Евы непривычно. Наверное, потому, что баранец отчасти являлся растением. И Ева почувствовала себя частью огромного полурастительного-полуживотного целого, живущего во тьме и тоскующего по свету. Где-то там, под землёй, были её корни, ей самой неведомые. Уходили они вглубь, бесконечно ветвились. В этих корнях была жизнь. Каждый отдельный баранец был глуп, но в совокупности с целым обретал мудрость. Мудрость не личностную, а мудрость листа, связанного через ствол со своим корнем.