Боль от ожога отрезвила Еву.
– Ах ты шашлык мелкий! Думаешь, тебе одному больно? А ну перестал! – взвыла она, и баранец внезапно успокоился.
«Ага! – догадалась Ева. – Значит, те слова были словами Фазаноля!»
Жижа в ванне забурлила. Разоблачённый Фазаноль выдал такую волну смрада, что Еву совершенно затопило. Она потеряла способность рассуждать здраво. То ей хотелось вцепиться зубами в горло баранцу, то пережать ему вырванный корень пиявкой, то прыгнуть в ту же трубу, что и стожар. Она то смеялась, то плакала, то шипела, то внезапно обнаруживала, что делает руками хаотические движения. Желания смазывались, перекрывали и погашали друг друга, превращаясь во что-то незаконченное.
Фазаноль явно переборщил, выдав слишком много смрада. Нервное возбуждение быстро перешло в апатию. Уже через минуту Еве ничего не хотелось – только свернуться калачиком, принять позу зародыша и закрыть глаза. И именно это она и сделала. Легла рядом с клеткой, свернулась и просто лежала. Пламмель дважды подходил и тряс её, Белава на кого-то шипела, в Груне происходили сложные желудочные процессы. Что-то в нём бурчало, потрескивало. Но Еве было совершенно всё равно. Просто хотелось лежать с закрытыми глазами. Какой там баранец, какой Фазаноль? Реально сейчас существовала только вонь.
Что-то тюкнуло Еву по лбу. Пик! Снова тюкнуло! Не то чтобы больно, но неприятно и настойчиво. Ева почему-то решила, что это дятел. А она дерево. Дятел сел на дерево и долбит себе дупло. Что же тут непонятного? После десятого «пик!» Ева всё же открыла один глаз. Деревянный молоточек с пищалкой летал вокруг неё и тюкал. И это тюканье складывалось в отчётливую мысль:
«Ты должна работать! Иди учи про драконов!»
«Ты что, издеваешься?» – вяло подумала Ева.
«Пик! Ты должна! Жизнь – это работа. Вначале ты боишься жизни и боишься работы, а потом работа становится в кайф! Пока боишься – нельзя любить, и в этом вся разница! Но надо прорваться сквозь страх! Не верь себе! Прорывайся!»
«Я не могу! Я вообще-то тут помираю!»
«Пик! Не верь себе! Ты прорвёшься! Каждый человек для чего-то предназначен. И он счастлив только тогда, когда делает работу, для которой предназначен. Порой ему кажется, что это не так, но это так. Твоё – это животные! Учись!»
– Пик-пик-пик! – сказала Ева, пытаясь поймать назойливый молоточек и отбросить его подальше.
Но молоточек-гармошка ловко отскочил. Ева же вместо него случайно сгребла рукой валявшийся на полу скомканный обрывок. Бумага была жёлтой, шероховатой, старой. Видно, когда-то обрывок занесло сюда из книжного в «Зингере». С пространственными карманами такое регулярно случалось. Хлопнешь ящиком стола сильнее, чем всегда, или толкнёшь бедром стеллаж – и начинаются «задвои» – просачивания из мира в мир.