Лудольф так же кивнул, в том же ритме:

– Предположим, что так.

– Статус «А»?

– Так и есть, – сказал Лудольф. – Я сам безгранично удивлен.

– Как вы об этом узнали? Это не та информация, к которой есть доступ у обычного гражданина.

Лудольф фон Аргенслебен снисходительно улыбнулся.

– А я никогда не утверждал, что являюсь обычным гражданином.

* * *

Цецилия Шметтенберг повиновалась ему. Окинула его напоследок озлобленным взглядом, издала, хотя и едва слышно, звук негодования и двинулась с места. Подошла к двери, открыла ее, повесила на дверную ручку снаружи тяжелую металлическую табличку с надписью «Просьба не беспокоить». Закрыла дверь и повернула ключ, вставленный в замочную скважину изнутри, жестом, говорившим о капитуляции, поражении, признании, что он победил, а она проиграла.

Взгляд Леттке все это время был прикован к ее бедрам, без конца непроизвольно раскачивавшимся из стороны в сторону, поскольку она носила туфли на высоком каблуке, и к ее заднице, которой он вот-вот посвятит себя самым изысканным и похотливым способом. Его удовольствие будет страданием для нее, и именно это добавит ему еще больше наслаждения.

Она обернулась, истинная женщина, подошла к нему, процокав каблуками, встала перед ним, расстегнула верхнюю пуговицу платья…

И остановилась.

– Это была не моя идея, – произнесла она.

– Что? – раздраженно переспросил Леттке.

– С рукояткой щетки. Это была не моя идея. Это все придумал мальчик, который организовал встречу, – с забавным прозвищем Короб или что-то в этом роде, – в любом случае, он дал нам точные инструкции, что мы должны говорить. Он хотел нагнать на тебя страху, и ты сделал то, что он хочет. Он использовал крапленые карты. С самого начала было ясно, что ты проигрываешь, а он выиграет.

Леттке вдруг услышал, как кровь запульсировала у него в ушах. Она отклонилась от сценария. Она пытается найти отговорку. Она еще не сломлена, еще не капитулировала! Она до сих пор думает, что у нее всё под контролем!

Он ощутил порыв встать, ударить ее и отшвырнуть так, чтобы она упала на пол, сорвать с нее одежду и просто взять ее. Но что-то в нем предостерегало не поддаваться этому порыву: во-первых, она высокая и сильная, так что вовсе не обязательно ему удастся сбить ее с ног, а во-вторых, так он предаст весь свой великолепный план, над которым работал все эти годы.

Поэтому он только резко сказал: