Потрясенная Цецилия опустилась на край кровати.

– Значит, это правда? За нами следят через телефоны?

– Да, – ответил Леттке, пригубив фужер с шампанским. – Это правда.

– Всегда считала это глупой болтовней. – Она посмотрела на устройство в своей руке. Конечно, у нее самая дорогая модель, позолоченная сусальным золотом, с цветным дисплеем и так далее. – И мы сами оплачиваем эти штуки!

– Так же, как и евреи сами оплачивают свои «желтые звезды».

– Черт возьми! – Она швырнула телефон через всю комнату, но он только глухо ударился об стену и упал на пол без повреждений.

Шампанское было действительно хорошим.

– Так или иначе, – продолжил Леттке, – все закончилось примерно через два месяца. Но вот внезапно твоим любимым собеседником стал некий Хайнрих Кюне, мало того, он тоже останавливался в тех же гостиницах, что и ты. Мужчина, которого в действительности вообще не существует, хотя нет, он существует – или как минимум существовал, потому что настоящий Хайнрих Кюне – это офицер морского торгового флота, исчезнувший много лет назад где-то на Малайском архипелаге и с тех пор считавшийся пропавшим без вести. Разумеется, ничего нового я тебе не скажу, потому что ты заплатила его сестре Хильдегард десять тысяч рейхсмарок в июне 1939 года, якобы в качестве покупной цены за различные предметы антиквариата. Я подозреваю, что этими предметами антиквариата были документы ее брата, с помощью которых ты обеспечила своему любовнику новую и значительно более безопасную личность.

Цецилия ничего не сказала, только мрачно уставилась в пол.

– Так что же мы имеем? – с наслаждением подытожил Леттке. – Супружеская неверность, подделка документов – и, прежде всего, осквернение расы, потому что Урия Гольдблюм, согласно действующим расовым законам, является полным евреем.

– Наверное, когда-нибудь это должно было произойти, – вздохнула она. Затем подняла глаза и гневно посмотрела на него: – Ты, наверное, хочешь денег. Можем обсудить это.

Леттке покачал головой.

– Деньги меня не интересуют.

– Тогда что же?

– Справедливость. Вот то, чего я хочу.

– Справедливость? – Она взглянула на него с явным недоумением. – Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Ах, наконец-то настал восхитительный момент его мести. Его сладкой, сладкой мести.

– Тогда, на чердаке, – сказал он неторопливо, преисполненный удовольствия. – Помнишь, что ты предложила мне сделать, чтобы вернуть свою одежду?

Она нахмурила брови, покачала головой.