– Меня, кстати, зовут Вальтрауд, – сказала женщина. – Вальтрауд Клюгер, если точнее. Я слежу за кладбищем с тех пор, как кладбищенский садовник ушел на войну. Вернее, с тех пор, как его забрали. Он не был настолько глуп, чтобы отправиться туда добровольно.

– Хелена, – произнесла Хелена. – Хелена фон Аргенслебен.

Женщина посмотрела на нее.

– И как долго?

– Что, простите?

– Имею в виду, как долго вы уже женаты.

– О… Девять месяцев, примерно.

Еще один испытующий взгляд.

– Вы не выглядите особо счастливой, если позволите мне сделать такое замечание.

У Хелены внезапно возник ком в горле, и она не смогла ничего ответить.

– Честно говоря, – продолжала Вальтрауд, – меня бы потрясло, если бы это было не так. – Она подняла чашку, сделала глоток чая.

Хелена прошептала:

– Да, так и есть.

Вальтрауд ничего не сказала, только продолжала потягивать чай и смотреть на нее. В ее взгляде было такое явное предложение выслушать ее, открыто, доброжелательно и без осуждений, и Хелену буквально прорвало, она рассказала ей все: что брак с Лудольфом всего лишь сделка, чтобы увезти ее любовника, дезертира, в безопасное место; что она страдает, не зная, как у него обстоят дела, и понимая, что больше никогда его не увидит, и что в этом браке она чувствует себя чуть ли не племенной кобылой.

– Не знаю, как долго я еще выдержу, – призналась она наконец. – Я бы уже хотела умереть.

Когда она это произнесла, она обнаружила себя в объятиях незнакомой женщины, не в состоянии вспомнить, когда и как она там оказалась. Испуганно вздрогнув, она высвободилась из объятий, упала на стул и обеими руками вытерла слезы с глаз и щек.

– Извините. Я… я не должна была…

– Со мной каждое слово в безопасности, дитя мое, – сказала Вальтрауд, спокойно наливая чай. – Здесь у нас в округе жили четыре еврейские семьи. Никто из них сегодня не находится в лагере, им всем удалось сбежать за границу. И Лудольфа безгранично раздражает, что он не знает, кто за этим стоит.

Хелена широко раскрыла глаза.

– Вы?