– Через несколько лет мы поедем туда в отпуск с детьми, вот увидишь, – предрекал он с уверенностью, чуждой Хелене.
Что же до вишистской Франции, Лудольфу и самому было любопытно узнать о решении фюрера. Во всяком случае, с
Дома Хелена бо́льшую часть времени сидела перед телевизором и следила за тем, что происходило дальше. Она прекрасно замечала косые взгляды, которыми провожали ее остальные, но ей было все равно, так же как ей было все равно, что Лудольф выставил перед домом двух охранников, которые торчали там днем и ночью и следовали за каждым шагом Хелены за пределами дома.
Она пыталась разузнать, что стало с Вальтрауд и пастором. Служебное помещение на кладбище оказалось закрытым, чугунной печи там больше не было, а дом пастора выглядел темным и заброшенным. Они исчезли, но никто не мог или не хотел сказать ей куда.
Оставались телевизор, ежедневные новости, политика: для Хелены они служили отвлечением от собственной судьбы и в то же время своего рода изображением того, что с ней случилось. Интерес к тому, что произойдет с миром, по крайней мере мешал ей полностью погрузиться в апатию и отрешенность.
Например, серьезным вопросом, который на несколько недель заполонил заголовки новостей, было требование Германии, чтобы все немецкие ученые вернулись из-за границы, включая евреев, и в особенности все те, кто бежал в Америку. Соединенные Штаты заявили, что не могут удовлетворить это требование; это свободная страна, и любой, кто однажды нашел здесь убежище, может уехать или остаться, как ему заблагорассудится, независимо от того, что по этому поводу ему скажет правительство.
Это был спор, в котором обе стороны непоколебимо настаивали на своих позициях, так что даже проведение большой международной мирной конференции оказалось под угрозой срыва.
Потом появились сведения, что физик Энрико Ферми убит неизвестными, которые, помимо всего прочего, исписали стены его дома германофобскими и антисемитскими лозунгами.
Американская пресса была убеждена, что за этим стоят немецкие агенты, которые хотели таким образом добиться того, что недостижимо другими путями, – обвинение, которое немецкая сторона решительно отрицала. Но немецким ученым были адресованы повторные призывы вернуться, а евреям обещаны особые права, при условии, конечно, что они не совершили никаких преступлений против Германии во время изгнания.
К всеобщему удивлению, Альберт Эйнштейн объявил о возвращении, чтобы не подвергать мир опасности. Другие последовали его примеру, и, казалось, проблема была решена.