В доме Таласса, засыпанном по самые окна белым пушистым снегом, раздался тихий, едва различимый звон. Никто не услышал его, поскольку никого не было рядом, и улица была пуста. Из застекленного шкафа, одна за другой, падали на пол и разбивались на множество мелких осколков фиалы, и черные тени, освобождаясь из плена, метались по комнате, пока не натыкались на открытое окно.

Они просачивались в узкую щель и летели по городу. Но им некуда было вернуться.

Тень Хью, перестав кружиться вместе с каруселью, шагнула за его спину и прижалась, крепко обнимая.

Хью зажмурился, не давая слезам пролиться.

— Ну, давай уже…

Тень подалась вперед, заполняя его, возвращая чувство земли, надежности, правильности. Пусть он и считал, что, отдавая тень, приобретает свободу, на деле все вышло совсем не так.

Он оказался заменой — лишней деталью — неправильным осколком в бесконечной мозаике его собственного бытия.

Он надеялся найти любовь и избавиться от недоверия — и получил очередное предательство. Было ли это предательством? Или он с самого начала знал, что занимает чужое место, но закрывал на это глаза, потакая эгоистичным желаниям.

«Это такая сказка…» — говорила Принцесса в одной известной пьесе, где тоже фигурировала тень. Только там она не знала свое место, а Тень Хью — вот она, рядом, на своем месте, простив ему то, что он так безжалостно отрезал ее.

Раньше он думал, что тень удерживает его в клетке несвободы. Теперь он убедился, что вернее собственной тени у него никого не осталось. А значит, придется учиться с этим жить.

Карусель продолжала бег.

В парке сонных скульптур было тихо. Никто не мог уже проснуться. Никто не мог покинуть город. Статуи, едва различимые в порывах стеклянного ветра, рассыпались в прах.

Меган улыбалась, прижимая руки к груди, и по щекам ее текли слезы. Хью перевел взгляд на Дроссельфлауэра. Тот сидел неподвижно на красной бархатной скамеечке, опустив руки, и скрипка его молчала.

Карусель постепенно замедлялась, кружилась медленнее, пока совсем не остановилась.

Хью спрыгнул с медведя. Меган спешилась с белой лошади — она все еще двигалась не слишком уверенно, но сил у нее прибавилось. Гвендолин оставила изысканную змею и помогла Бритт слезть со спины Сфинкса. Впрочем, ее помощь не требовалась — могучий зверь, прежде чем снова стать всего лишь фигурой на Карусели, преклонил колени и прижался лбом к ее лбу. Бритт что-то шептала, обнимая его за шею.

Хью первым спрыгнул на землю — и понял, что город стал обычным. Земля как земля. Площадь как площадь. Брусчатка как брусчатка. Не осталось ни сказочности, ни того особенного флера, который манил и привлекал к нему. Лишь разрушенный, пустой город, как эпилог кошмарного сна.