В опущенных руках он держал чудом спасенную скрипку. Плечи его сгорбились, и сам он был воплощением потерь и одиночества. Пожалуй, из всех них он потерял больше всего. Он потерял мечту — и, несмотря на все, что он сотворил с ней, Меган испытала к нему жалость.

Может быть, он был безумцем — но он был волшебником. Может ли волшебник быть не безумцем?

Или это стокгольмский синдром говорит в ней?

Пока Меган размышляла об этом, карусель сделала еще один оборот. И еще один. С каждым разом она словно ускорялась, казалось, нет-нет, да и взлетит.

Меган не могла понять, чего хочет Гвендолин. И почему медлит.

Дроссельфлауэр стоял на ветру, и его словно не касалось развернувшееся за его спиной сражение, стеклянный ураган, крики птиц. Взгляд его был прикован к карусели.

Гвендолин, не выдержав, вцепилась в шест и, свесившись с карусели, протянула руку:

— Хватайся! — крикнула она. — Ну же!

Дроссельфлауэр не сразу понял, что она обращается к нему. Он моргнул, осознавая, и карусель ушла на новый круг. Гвендолин все так же держалась за шест, яростные порывы ветра норовили опрокинуть ее на землю.

— Дай мне руку! Ну же! Дроссель! — Она потянулась к нему, и он в каком-то мгновенном порыве схватил протянутую руку и дал втянуть себя на карусель.

Гвендолин толкнула его вглубь карусели — там, где по самому центру стояли диванчики, обитые красным бархатом, — и заставила сесть.

— Почему? — пересохшими губами спросил Дроссельфлауэр.

Меган отвернулась.

Она не хотела на него смотреть.

Но ответ Гвендолин услышала ясно:

— Ты — все, что от этого осталось. Я не хочу оставаться в этом одна.

Карусель набирала обороты. Все быстрее и быстрее она кружилась в водовороте битого стекла, и постепенно до Меган больше не доносились посторонние звуки — оставалась только скрипка. Город затихал, как затихали и птицы, исчезающие в закатных лучах, как исчезал звон рассыпанного по булыжной мостовой стекла, и крики людей, и шум сражения… Оставалась только скрипка.

Она утешала, мелодично успокаивала, и, в конце концов, Меган склонило в сон. Она прижалась щекой к теплой шкуре белой лошадки и закрыла глаза, позволяя миру вокруг себя изменяться, трансформироваться, становиться иным, возвращаться к началу…

* * *

Карусель кружилась.