Смеркалось. Дождь шёл, не переставая. И Серафим тоже шёл, нет, уже почти бежал по напрочь обледенелым блестящим камням мостовой, остро чувствуя, что опаздывает. Время почти осязаемо утекало сквозь пальцы, и слой за слоем на город незаметно нарастал лёд. Город замедлился, отяжелев от его веса. Город замер в последних, прощальных объятьях зимы.

Впервые в жизни сильф видел такую картину: от основания до самых крыш недавно выстроенные высотные здания покрывались толстым слоем наледи, как карамели. Газовые фонари сияли в оплётке изо льда. Ажурные металлические скамейки походили на изящные хрустальные скульптуры. Деревья, в стволах которых только-только пошёл первый сок, обледенели, промороженные до самой сердцевины. Слышно было, как их ветви звенят, словно колокольца, когда проходишь мимо.

Миновало уже несколько часов с начала природного катаклизма, и вот уже всё кругом застыло во льду.

Будто в фантазии сюрреалиста, город был весь покрыт ледяной глазурью, точь-в-точь праздничный мятный пряник. Едва успевшие распуститься, схваченные внезапной стужей, глазированные цветы сливы были похожи на драгоценности.

Сам город казался стеклянным, серо-ледяным… слишком хрупким. Едва улавливал Серафим скованное дыхание полиса в трудном ледяном плену. И чудилось – одним неловким движением его возможно разбить, разбить вдребезги, как одну большую ледышку, как фигурное изваяние изо льда.

О Изначальный… такой Ледум – прекрасный, отчаянно беззащитный – сильф снова был готов любить.

Но страх останавливал порывы сердца. Город оказался столь многолик и менял свои лица так часто, что доверять ему вновь было слишком рискованно. Тем не менее Себастьян внутренне замирал от восторга, не в силах остаться равнодушным к открывающейся его взору какой-то откровенно пугающей, депрессивной красоте.

Страшная ледяная сказка, сон, который не исчезнет с рассветом. Даже если температура вернётся к нормальным значениям, таять это странное чудо будет дня три-четыре, не меньше. Слишком много льда.

Сильф уже почти не чувствовал замёрзших конечностей, когда за поворотом наконец показался нужный дом.

Ледум подозрительно затих, наблюдая. Себастьян тоже замедлил шаг, в ледяном безмолвии подходя всё ближе, и наконец дёрнул на себя обледенелую, примёрзшую к проёму дверь. Открыть её удалось с трудом.

Церковь встретила ювелира гробовым молчанием.

***

– Я служу науке, а не лорду-протектору, дорогой мой Карл, – поморщившись, печально возразил учёный. – Науке, и только ей одной. Я не имею права гордо умирать в застенках, теряя драгоценное время, – это было бы слишком большой… возможно, невосполнимой потерей для прогресса.