Это была отнюдь не та привычная тишина, исполненная сладостного, утешительного покоя. Церковь безмолвствовала, и в этом напряжённом затишье Себастьян расслышал грохот надвигающейся бури.

Не видя дальнейшей нужды таиться, мужчина скоро взбежал по ступеням и с замиранием сердца настежь распахнул внутренние двери. Увиденное ошеломило, хоть подсознательно ювелир уже догадывался и мысленно готовил себя к тому, что может скрываться там.

Спутников наёмника и след простыл – ни София, ни Стефан не стали дожидаться Себастьяна там, где он их оставил. Святой отец же был на своём месте, как и положено преданному работнику церкви. Мужчина полулежал у алтаря, в изнеможении прислонившись спиной к изножью, а на коленях его лежала раскрытая книга. Худощавая фигура священника выглядела пронзительно одинокой в огромном и совершенно пустом помещении для молений.

С первого взгляда, брошенного издалека, Себастьян понял, что наставник покинул его навсегда.

Сей факт не должен был ранить ювелира, ведь святой отец не просто исчез в небытии, а соединился наконец в своей любви с Изначальным. Именно ради этого сакрального мига он и жил, многие годы исполняя долг служения. Но почему-то сильф не сумел воспринять случившееся правильно, с требуемым спокойствием: вместо радости, предписанной Песнями, наёмник ощутил только боль. Острую, поднимавшуюся из глубины души – боль новой невосполнимой потери.

Опять он должен терять, отпускать родных людей.

Сердце захолонуло.

…как если бы после многих часов бешеной, напряжённой скачки, сразу же после крутого поворота – обрыв. И дальше ничего, пустота, бездна. И лошадь несётся по инерции вперёд, а в усталых руках нет больше силы, чтобы решительно дёрнуть поводья или хотя бы просто спрыгнуть, пытаясь спасти свою жизнь… Да и зачем?

Дом безвозвратно опустел, лишился всей своей теплоты. Дом превратился просто в здание, ничем не отличимое от других, от всех остальных. Дом его осиротел… целый мир осиротел. Душа сильфа застыла.

Несмотря на охватившие ювелира горькие чувства, он всё же заставил себя подойти и, сняв шляпу, тщательно исследовать мертвое тело. Смерть наступила от огнестрельного ранения в область брюшной полости: кровавое пятно широко расползалось по белым с золотом одеждам. Сам выстрел, увы, оказался неточен. Выстрел был произведен нечисто, что обеспечило длительную и болезненную кончину. Так не стреляют профессионалы.

Нехорошая, дрянная смерть.

Однако ни страдание, ни страх не оставили печать на лице покойного. Оно выглядело таким же одухотворённым и светлым, как и при жизни. Глаза, хранившие прежде нездешнюю мудрость, были спокойно закрыты, черты лица расслаблены. Бескровные губы чуть тронула лёгкая улыбка.