Лизка оглянулась, но увидела лишь затылок, украшенный красными оттопыренными ушами, просвечивающимися при свете фонаря. «Кто-то из соседей», решила она и проскользнула в салон.

Едва уселась, как Платон вдавил педаль газа. На всем протяжении пути, Лизка бросала на него косые взгляды, но он не замечал и ехал с хмурым лицом.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Нет, – ответил он резко, – с чего ты взяла?

– Какой-то ты нервный.

– Не люблю опаздывать.

Больше ничего за всю дорогу сказано не было. Лизка пожалела о своем согласии на эту встречу. Ужин еще не начался, а ей уже не нравилось.

Так, в полном молчании добрались до кафе. Без единого слова вошли в помещение, и Платон повел ее к столику с табличкой «Зарезервировано». Он даже не оглянулся, чтобы удостовериться, что Лизка за ним успевает. А она не поспевала. Туфли буквально через несколько шагов превратились в инструмент для пыток и сильно сдавливали ступню.

В Платоне не просматривалось ни капли такта, ни внимательности, ни услужливости.

– Наше место, присаживайся, – буркнул он, подал официанту знак и пояснил: – Предварительный заказ, сейчас принесут.

Лизка сняла плащ и повесила на крючок. Ей все меньше и меньше нравилось, как проходит вечер. Никаких «расслабиться», «вспомнить юность» она не ощущала и близко.

– Что интересного на работе? – поддержала она разговор. Ее смущал молчаливый Платон, нервно постукивающий пальцами по столешнице.

– Все хорошо, меня пытались убить, – ответил он беззаботно, словно попытка убийства являлась событием неприятным, но не из ряда вон выходящим. – Подробностями делиться не буду, и ты никому говорить не должна.

Лизка на мгновение потеряла дар речи. «Наверное, у него шок и поэтому он так себя ведет», подумала она. Это, по крайней мере, хотя бы немного объясняло странное поведение Платона.

Его обыкновенная аккуратность и элегантность куда-то испарились. Воротник на рубашке некрасиво заломился, на пиджаке недоставало двух пуговиц, волосы торчали в стороны, словно после взрыва, а сам Платон постоянно дергался, суетился и крутил в руках столовые приборы – вилку, нож, перечницу, солянку и салфетку.

Лизка никогда его таким не видела, и без привычного лоска он превращался в заурядного индюка с огромным самомнением.

– Ты не ранен? – спросила она, изображая сочувствие.

– Нормально, жить буду, – отмахнулся он. – Я добьюсь, чтобы этого урода сгноили в милицейских застенках до суда!

У Лизки на секунду проскочила мысль, что «этим уродом» мог оказаться Тальберг, но не осмелилась уточнять.

– Что заказал?