Генри даже не сразу ее узнал – он привык, что она всегда в светлой одежде, а сейчас на ней было черное платье с наглухо застегнутым воротником и длинными рукавами. Стоя около гроба Эдварда, она вынимала цветы из корзины, стоящей на стуле, и аккуратно раскладывала их вокруг тела. Генри подошел ближе. При виде Эдварда он больше не чувствовал вчерашнего душераздирающего ужаса – тот больше не был похож на себя, и воспоминания вызывали у Генри боль куда сильнее, чем вид этого тела.

Они с Розой постояли рядом, глядя на Эдварда в мундире, украшенном золотой нитью, и на десятки цветов, лежавших вокруг него.

– Красивые цветы, – отсутствующе сказал Генри и повернулся к ней.

На грудь она приколола волшебный цветок из Самайи, и, увидев, что Генри на него смотрит, Роза выжала из себя улыбку – слабое и жалкое подобие своих прежних улыбок.

– На память о нем. Не выйду замуж, пока не почувствую, что нужно использовать цветок. Даже если пройдет десять лет. – Две слезы сползли по ее щекам, и Роза вытерла их злым, отрывистым жестом, совершенно не похожим на нее. – Из меня получилась ужасная невеста, ужасная дочь и ужасная возлюбленная. Это правда. Но я хочу стать хорошим другом. Ты разрешишь мне? Как тогда. Раньше. В детстве. Прости за… за все это. – Она снова вытерла слезы кулаком и посмотрела на Эдварда. – Я вырастила в саду по несколько цветов каждого вида, из всех времен года. Если бы ты знал, как мне жаль. Я понимаю, каково тебе. Когда моя мать умерла, вот это чувство… Безнадежность.

– С твоей матерью нехорошо получилось, – вдруг подала голос Джоанна, неподвижно сидевшая около гроба Освальда. – Она не мучилась, я просто бросила ей в лицо сонного порошка, а потом сбросила в самое глубокое ущелье. Она просто заснула. Порошка было очень много.

– Это самая неутешительная речь, какую я слышала, – сдавленно сказала Роза, и Джоанна чуть заметно улыбнулась уголком рта.

– Опыта мало. Я за полторы тысячи лет еще ни разу не пыталась извиняться.

Роза постояла неподвижно, а потом качнула головой и перешла к гробу Освальда с корзиной оставшихся цветов.

– Его тоже украшу, – хрипло сказала она.

Джоанна посмотрела на нее широко раскрытыми глазами, а потом встала и, взяв несколько цветов из корзины, вместе с Розой начала их раскладывать.

– В древние времена была традиция хоронить вместе с человеком какой-нибудь важный для него предмет, – сказала Джоанна и вытащила из кармана платья сложенный в несколько раз лист старой, ломкой бумаги.

Генри сразу узнал его: записка Перси Отступника. Освальд носил ее в сумке бережно расправленной, боялся повредить, но Джоанна теперь хранила записку свернутой до размера ладони, почти скомканной. Она вложила бумажный квадрат в неподвижную руку Освальда.