— Попортил мне оборудование! — проворчала она, стараясь скрыть своё изумление и гордость за ученика.
— Я почи…
— Да ну тебя, — махнула она рукой, склоняясь над ближайшей птицей, — ты и штепсель от дросселя не отличишь! Попрошу капитана, пусть пришлёт кого-нибудь из механиков.
***
***
— Спишь? — шёпотом интересуется священник, сам только что продравший слипающиеся веки.
— Спишь? — шёпотом интересуется священник, сам только что продравший слипающиеся веки.
— Нет, — отвечаю, — просто задумался.
— Нет, — отвечаю, — просто задумался.
— Эта девочка… Она была единственной, кого ты любил?
— Эта девочка… Она была единственной, кого ты любил?
Я уже так далеко ушёл в своих молчаливых воспоминаниях, пока старик дремал, что не сразу соображаю: речь об Инеш. Молчу. Не знаю, что сказать. У меня никогда не получалось так легко говорить о любви, как это делал Асмунд. А сейчас не получается даже думать о ней. Но, вопреки этому, чувствую, как к горлу подкатывает история с Анной. Девочкой, поцеловавшей меня в душной, заваленной тряпьём кладовке позади приютской прачечной. Девочкой, которую я не забывал со своих шестнадцати и вновь встретил в двадцать девять. Значит, пришло время рассказать и эту историю. Повыдергать из себя оставшиеся нервы и уже спокойным, безучастным пойти на расстрел.
Я уже так далеко ушёл в своих молчаливых воспоминаниях, пока старик дремал, что не сразу соображаю: речь об Инеш. Молчу. Не знаю, что сказать. У меня никогда не получалось так легко говорить о любви, как это делал Асмунд. А сейчас не получается даже думать о ней. Но, вопреки этому, чувствую, как к горлу подкатывает история с Анной. Девочкой, поцеловавшей меня в душной, заваленной тряпьём кладовке позади приютской прачечной. Девочкой, которую я не забывал со своих шестнадцати и вновь встретил в двадцать девять. Значит, пришло время рассказать и эту историю. Повыдергать из себя оставшиеся нервы и уже спокойным, безучастным пойти на расстрел.
Анна
Анна