— И к каким же ответам ты пришел? — спросил Гадрен. Он говорил деликатно, выверенно. Горлан мог бы им гордиться.

— Нет у меня никаких ответов, — признал Намир. — И не уверен, что смогу их найти. Может, потому я не гожусь в командиры. Может, это значит, что я вообще не должен был принимать участия в Восстании, но сейчас уже поздно. Это не имеет значения. А важно сейчас… — Он подыскивал слова, опасаясь, что его перестанут слушать. Вот почему он обращался к ним, а не ко всей роте: он надеялся, что они простят ему неловкость и поймут его намерения. — Я завел нас сюда, потому что мне казалось, вот она — цель, достойная Сумеречной. Думаю, в этом была моя ошибка. Мне следовало сосредоточиться на выборе способа сражения. Чтобы он был достоин вас всех. Если бы мы это сделали, возможно, и цель появилась бы сама собой, и ответы были бы очевидны.

«Может, незримый калькулятор Горлана помог бы нам уцелеть». Но он не мог этого обещать.

— Это все присказка. Суть вот в чем: я думаю, пора забыть о Куате. Раз уж мы идем на смерть, то должны сделать это здесь, помогая народу Салласта, а не лезть в Центральные миры, чтобы плюнуть врагу в лицо. Это лучший способ поступить как должно для всей роты и каждого ее бойца.

Некоторое время все молчали. Может, ждали знака, что Намир закончил. Гадрен и Головня смотрели на него. Таракашка подтянула под себя ноги и подняла взгляд.

— Горлан одобрил бы, — сказала наконец бывшая охотница. — Я в деле.

Таракашка вяло улыбнулась и пожала плечами.

— Голосуем, что ли? — спросила она.

— Я не пойду на это, если рота меня не поддержит, — ответил Намир. — Чем бы все ни кончилось, я не боюсь умереть. Я беспокоюсь за вас.

Улыбка Таракашки расплылась в ухмылку, словно ее рассмешила какая-то потаенная шутка.

— Ты такой милый в своей неловкости, — сказала она. — Конечно, я с тобой. Готова поспорить, остальные новобранцы тоже.

Намиру захотелось расспросить ее, найти корень этой тихой уверенности. Но она уже дала то, что ему было нужно, и он еще не закончил.

— Гадрен? — спросил он.

Инородец сложил на груди сначала одну, потом вторую пару рук. Голос его звучал необычно низко, совершенно без присущей ему радости.

— Я много думал о народах и расах, которые мы оставили за собой, — сказал он. — Для вас это не будет неожиданностью. Моя душа болит за салластан, и я чуть не заплакал, когда увидел лица тех, кого мы выгнали с завода. И все же мне не хочется сворачивать с нашего пути. Не из-за крови, которую мы пролили, чтобы добраться сюда, но потому, что… — Голос его зазвучал со страстной силой, он сложил домиком обе пары ладоней и снова заговорил, тихо: — Если есть шанс, что миссия на Куате увенчается успехом, хоть какая-то надежда, что это изменит ход войны в лучшую сторону, разве мы не обязаны дойти до самого конца во имя всей Галактики?