Сильвенио сорвался с места как ужаленный и кинулся в рубку. Мирта уже была там, о чем-то воодушевленно рассказывая по видеосвязи, а ее собеседник хранил вежливое молчание. Завидев знакомый белый силуэт на экране, эрландеранец с трудом подавил счастливый крик, дожидаясь, пока Мирта привычно бросится в объятия подошедшего Трокса, освобождая Сильвенио место рядом с мониторами.

– Мартин! Как ты узнал, где я? Как ты нашел этот номер? Где ты сейчас? Что ты намерен делать? Ты же не натворишь что-нибудь неразумное? Я так переживал за тебя, Мартин! Я боялся, что ты… ты!..

– Сильвенио, – перебил миротворец его поток слов с легкой улыбкой. – Все хорошо, не бойся. Я опросил с два десятка человек, которые были на рынке в тот момент, когда ты пропал, и по их описанию рискнул предположить, что это небезызвестные члены Альянса пиратов. Во всяком случае, больше всего люди, которые тебя увели, походили именно на них. Потом я навел справки и выяснил, что это действительно были они. Дальше мне оставалось лишь выяснить текущие координаты главного судна и подойти на хотя бы минимально близкое расстояние.

– Что? Так ты сейчас рядом?

Он думал, что обрадуется этому, но ему стало только невыносимо тревожно. Никакой радости эта новость ему не принесла.

– Сильвенио. – Лицо Мартина посерьезнело, серые глаза наполнились тяжелой смесью грусти и решимости. – Я прилетел за тобой, как и обещал. Я собрал своих братьев и сестер по духу, я выкупил на наши общие сбережения настоящий военный корабль и договорился с Тихим Львом, что он подождет, пока я подлечу ближе, чтобы бой получился честным. Один мой корабль и один – его. Так что… я спасу тебя, чего бы это ни стоило.

И Сильвенио ощутил отвратительное чувство дежавю, когда четко и ясно сказал:

– Нет.

Мартин улыбнулся ему так, словно он был заранее готов к такому повороту разговора и уже все для себя решил. Но Сильвенио тоже сдаваться не собирался.

– Нет, Мартин. Я уже говорил тебе это и скажу еще раз: ты не должен изменять своим принципам ради меня. Не должен менять свою сущность. Ты не воин. Если ты начнешь сражаться, забыв все свои прежние идеалы, если изменишь собственному убеждению, что любой конфликт можно решить миром… то я никогда себе этого не прощу. Понимаешь? – Он очень старался не выглядеть таким обреченным, каким себя чувствовал. – Именно поэтому ты и нравишься мне так сильно. Твое спокойствие, твое миролюбие… это делает тебя особенным. Мартин!.. Я не хочу всю оставшуюся жизнь знать, что стал причиной того, что ты обратился к насилию!

Мартин пораженно молчал. Сильвенио опустил голову, не желая смотреть ему в глаза, – слишком хорошо он знал, что в них увидит: не презрение, не досаду, не обиду даже, а только всепоглощающую, всепрощающую любовь, способную покориться любой его воле. Любовь, которую он не заслуживал; любовь, которой он не понимал. Любовь, на которую он, в общем-то, даже не мог искренне ответить. Почему это вообще случилось с ним? Видит Бог, он никогда не хотел губить чью-то жизнь подобным образом. Он никому не хотел причинять боли. Он не хотел чужих страданий. Он не хотел, чтобы кто-то вот так отдавал ему всего себя, ничего не требуя взамен. Он не хотел, чтобы кто-то ради него был готов на такие страшные жертвы – полностью изменить себя, рисковать своей жизнью и душой, толкать на этот путь других невинных людей…