Полагаю, никто особо не удивится, узнав, что президент Кэрроуэй – психопат. Такие люди идеально подходят для политической деятельности, каждый из них нагребает полную тарелку особенностей со шведского стола, на котором представлены патологическая лживость, харизма, гладкоречивость, мастерство манипуляций и промискуитет – готовность в переносном или буквальном смысле лечь в постель с тем, кто лучше всего отвечает их сиюминутным нуждам. Перебрав в памяти других президентов, о которых я что-либо знал, я начал подозревать, что некоторые из них тоже были психопатами: как демократы (определённо Линдон Джонсон и почти настолько же определённо Билл Клинтон), так и республиканцы (несомненно Ричард Никсон и, может быть, Джордж Буш-младший, хотя я поставил бы столько же на то, что Дабья[104] был эф-зэ в рабстве у Дика Чейни).
Однако подозревать и знать наверняка – это две большие разницы. И, лёжа в постели в свете заглянувшего в окно серпика луны, я раздумывал о том, что лидер свободного мира предпримет дальше.
42
Чтобы узнать это, долго ждать не пришлось. На следующее утро последняя речь президента Кэрроуэя была во всех СМИ. Мы с Кайлой, как и Райан, которая скорее ощущала серьёзность предстоящих событий, чем понимала её, смотрели президентское выступление с открытыми от удивления ртами, сидя на диване в гостиной. Кэрроуэй начал свою речь, взойдя на трибуну и произнеся три слова, которые, без сомнения, станут самостоятельным мемом:
Моё сердце словно взбесилось. Президент же продолжил своим стальным баритоном, который я ранее слышал из динамиков аэропорта Атланты: