– Забавно.

Она перехватила прутья, и рукав платья скатился, открывая запястье. Это было так по-человечески красиво, что Ярхо ощутил странную полузабытую нежность.

– Мать тебя сильно подставила, – произнесла Рацлава. – Сожалею. Я знаю, каково быть нелюбимым ребенком.

Ярхо сомневался, что она взаправду сожалела: в отличие от него, Рацлава не забывалась.

– Я подставляю. Меня подставляют. – Он неосознанно дернул головой, и с его волос сорвалась тяжелая каменная нить. – Обычные дела в моей семье.

Ярхо не заслуживал того, чтобы к нему пришла Рацлава. Ему причиталось сидеть и наблюдать за тем, как внутри пробуждались человеческие чувства – сожаление, гнев и отвращение к тому, что он делал в этом обличии; а Рацлава его отвлекла. Глядя на нее, хотелось вспоминать и другое: светлое, тонкое, смешное, что обычно испытывают люди.

Ярхо хотелось, чтобы она говорила. Он еще успеет побыть в тишине.

– Что теперь будешь делать?

Рацлава снова прижалась к прутьям.

– Жить, – выдохнула просто, с победной улыбкой. – Долго и счастливо.

И заливисто засмеялась.

Ярхо не отвечал ей, пока не затих последний звук. Не хотелось перебивать своим голосом – не человеческим, не каменным, а где-то между.

– Ну, – произнес, – живи. Только не предавай больше. – Он приподнял руки, будто постарался их развести: цепи громыхнули сильнее прежнего. – Сама понимаешь, из этого никогда не выходит ничего хорошего.

Рацлава могла сказать что-нибудь еще, но раздался скрип половиц: к ней подошел староярский охранник. Шепнул на ухо – лицо его было судорожное, недовольное; хватит, мол. Ступай, и так долго сидишь. Охранник потянул ее за руку – слишком резко для нынешнего Ярхо, но боги, боги! Сколько он сам выворачивал таких же девичьих рук? Рацлаву и ту душил.

Рядом показался и второй староярец. Рывком открыл входную дверь: в застенок хлынул предрассветный отблеск, светло-серый с малиновым.

Рацлава невозмутимо отвернулась, выдергивая руку.

– Прощай, Ярхо-предатель.

Он кивнул, совсем позабыв, что она не увидит.

Староярец сжал ее плечо и потянул к выходу. Дверь за Рацлавой захлопнулась, и утренний свет иссяк, уступив место тюремному полумраку.

Что ж.