– Как тебя пропустили?

– Не как, а за что, – исправила она нежно. – За доброе слово и звонкую монету.

«Доброе слово» висело на кожаном шнурке – похоже, даже игры свирели не хватило, чтобы обойтись без подношений.

– А отчего бы меня не пропустить? Я слепая. Бежать тебе не помогу. Так, полюбуюсь.

В горле Ярхо снова хрустнул смех.

– Ну, любуйся. Рассказать, может? – У него сползла половина каменного лица, треснула шея. На теле виднелись проплешины оголенной плоти. – Или сама почувствуешь, как кровью пахнет?

– Почувствую, – согласилась она, прижимаясь лбом к прутьям.

С мгновение оба молчали.

– Я тебя обманула, – заметила Рацлава равнодушно. – Извини.

Ярхо повел затекшим плечом. Лязгнула цепь, и с плеча посыпалась гранитная крошка.

– А если бы не обманула, я бы тебя убил.

Снова – молчание.

Ярхо все смотрел на нее. Трещали факелы, за стенами темницы звенели громкие голоса – люди праздновали победу, но это не отвлекало. Рацлава не отворачивалась от пристального взгляда – хотя, может, и отвернулась бы, будь у нее зрение.

Не то чтобы Ярхо о ней думал – не до того было. Не то чтобы любопытствовал, жива ли она или умерла еще до того, как добралась до безопасного места. Но ему казалось, что он был рад ее увидеть, если радость – это приятное сытое чувство, гнездившееся в изрытой груди.

– Зачем пришла?

– Не знаю, – ответила Рацлава честно. – Ты ведь наведывался ко мне, когда я была в своей темнице. Захотела отплатить. Наверное.

Она покусывала губы, но не беспокойно. Скорее, безучастно. Ярхо видел: Рацлаве не было горько или страшно.

– Говорят, князь Хортим хочет колесовать тебя. Или четвертовать.

– Не думаю, что окажу ему такую милость. – Нижняя каменная губа еще не отпала, поэтому Ярхо не улыбнулся, а осклабился. – Тело, которое поместили в этот камень, сплошь перерубленное. Когда во мне станет больше человека, чем глыбы, моя душа отлетит в чертог праотцев – если мои братья хоть что-то от него оставили. Надеюсь, боги додумались растащить Сармата и Хьялму по разным углам.

Рацлава издала сухой смешок.