Она опустила руку.

– Телепортируй меня наверх.

– Давай сюда свой кофе.

Как только оба поднялись, он потянул за шнурок, и зажглась одинокая лампочка.

Джордан увидела маленькую комнатку, где едва-едва можно было встать в полный рост. Диклан застелил пол старым потертым ковром и увешал наклонный фанерный потолок фотографиями.

Он вытянул руку, чтобы включить огромную, как статуя, стальную лампу в виде жестокого ангела (ар деко). Лампа была высотой с Джордан.

– Что за… – и Диклан увидел, как она усиленно задумалась. – Штубенраух? Да?

– Рейнхард Штубенраух.

Ему было до нелепого приятно, что она это знала. Ему было до нелепого приятно, что она тут, с ним. Ему просто было до нелепого приятно. Весь день, вся неделя, сплошные проблемы… но Диклану было приятно.

Джордан, наклонив голову, рассматривала один из рисунков, прикрепленных к стене клейкой лентой, чтобы не повредить поверхность. С обеих сторон цвела тьма. Еще более темные полосы рассекали рисунок одновременно жестоко и осторожно, напоминая бамбуковые листья, или чей-то почерк, или раны.

– Господи, это оригинал, Диклан. Я думала, репродукция. Кто это?

– Чжу Дэцюнь, – сказал Диклан. – Я знаю, что она заслуживает лучшего – можешь не говорить.

– Я и не собиралась, – ответила Джордан. – А это кто?

Снова черные чернила, разбрызганные и закручивающиеся в виде приятных архитектурных форм. Нечто вроде летящего существа и фразы, которую она не могла прочитать. Джордан снова прикоснулась к голове.

– Роберт Мазеруэлл.

Она посмотрела на другую абстрактную картину. На ней были зазубренные красные и черные восклицательные знаки, как будто холст лизало пламя. Она предположила:

– Стилл? Клиффорд Стилл?

«Блин, – сказал себе Диклан. – Не влюбляйся в эту девушку».

– Почему эти картины не висят внизу? – поинтересовалась она. – Почему ты устроил там номер отеля и держишь настоящего Диклана на чердаке, как сумасшедшую женщину?

Он парировал: