Фарух-Лейн долго сидела, гадая, не лучше ли отъехать подальше от поля. Потом она задумалась, как понять, прошел ли приступ у Лилианы. Потом попыталась решить, как она относится к происходящему. Рука, которой она врезала Рамси, по-прежнему ныла, и Парцифаль умер, и сердце болело, но жизнь продолжалась.

Она услышала, как что-то стукнуло в ветровое стекло. Негромко и странно – это было, скорее, ощущение, чем звук. Чуть сильнее, чем порыв ветра; нечто вроде гудения, который слышишь, когда прикладываешь к уху ракушку. Оно продолжалось меньше секунды. Машина качнулась, но слегка.

Фарух-Лейн поняла, что коровы за забором больше не стоят. Они напоминали темные бугры. Одна привалилась прямо к столбу ограды, свесив язык. По столбу текло что-то темное.

Фарух-Лейн зажала уши руками.

Она знала, что это запоздалая реакция, которая низачем не нужна, но вариант был – зажать либо уши, либо глаза или рот. Последнее казалось ничуть не более осмысленным.

Коровы погибли. Лилиана убила их. Фарух-Лейн находилась всего в нескольких метрах от зоны поражения. Лилиана знала это? Она настолько хорошо оценивала свои силы или просто решила рискнуть жизнью Фарух-Лейн?

Фарух-Лейн видела сегодня столько трупов.

Она заметила какое-то шевеление. Кто-то прошел через ворота и осторожно прикрыл их за собой. Фары на мгновение осветили знакомое платье Лилианы, а затем она вышла из луча света и приблизилась к машине. Она открыла переднюю дверь и села рядом с Фарух-Лейн.

Та беззастенчиво разинула рот.

Лилиана была прекрасна. Она явственно напоминала старуху, которая сидела в машине недавно, и в то же время нет. Ее длинные седые косы стали длинными рыжими, а глаза, прежде полные спокойствия, наполнились слезами.

Очень тихо она произнесла:

– Ненавижу убивать.

Эта версия Лилианы еще не поняла, как получать удовольствие от собственной жизни.

– Я тоже, – ответила Фарух-Лейн.

Лилиана вздохнула.

– И это не последний раз.

71

71

С домом было что-то не так, когда Джордан вернулась.

Она не могла понять, в чем дело. Возможно, подумала она, что-то странное было в ней самой. Дом выделялся на фоне оригинального садового освещения и разросшегося сада, как всегда на закате. Окна, выходившие на улицу, были темными; те, что смотрели в другую сторону, представляли собой квадратики света. Свет падал на задний двор сквозь большую стеклянную дверь, через которую Хеннесси некогда загнала внутрь «Лексус».