Мимо него проскочил Stürmführer – с его нижней челюсти сочились креветки – и пал на колени. Офицер заметил, что часть кишок, выступающих их брюшной полости трупа, еще действует, и схватился за них голыми руками.

– Ебаное сырье. Вот лживая сволочь. Ебучка обещал это в супе!

– В таком случае, – два пьяницы выступили вперед и навалились плечами на труп, – давай Говеху прямо в котел.

Они согласно подняли труп с разных сторон, и отвалили в направлении тазика, подбадриваемые свистом и воплями своих коллег.

– Хитрого Дики замели, – фальцетом кликнул пьянчуга с лицом-поварешкой.

Труп бесцеремонно вывалили в гумбо, а Экер услышал, как штурмфюрер годно исполнил «Косноязыкую Джилл; Я восторг пережил» Чарли Фезерза.

Истина принадлежит приговорам.

Лицо долу (обратившись к непоследовательностям) Экер пошел.

Он был свидетелем тысячи различных смертей в Аушвице, сам доктор Менгеле в интересах науки изобрел девяносто девять новых способов умирать. В медицинском центре Биркенау конторские шкафы были набиты успехами доктора. Не мог ли этот бессчастный паломник превзойти сотенный барьер Maloch HaMovet?

Пройдя совсем немного, он достиг двойного ряда chevaux-de-frise, который стоял непосредственно перед длинной проволочной изгородью лагеря, которую Аушвицевым самоубийцам приходилось преодолевать, чтобы коснуться провода под током. Один из счастливчиков висел на проводе, лицо – восковое, тело скручено судорогою, босые ноги рваны.

– УуууЛУКУНДДООо!

Экер замер. В кости его просочился вскипавший октавный вой. Первою мыслью его была та, что брату удалось отыскать новую колонию горностаев, и он так провозглашает свой либидинозный восторг.

Но он тут же вспомнил, что утром видел Менга в Буне-Моновице – женском лагере, – где он шел по следу обалделой гну, страдавшей проказой.

Чокнутый ублюдок вырядился в Папу Нево – гермафродита и вуду-оракула смерти. Экер и полсотни озадаченных и издыхающих женщин, попавшихся в тиски скопофилии, наблюдали, как он кропотливо выслеживает больное животное, взваливает его себе на плечи и, гордо выпрямившись, входит в дезинфицированный деревянный барак.

Скребя в затылках, они стояли и смотрели на выходки получеловека сквозь потрескавшиеся оконные стекла.

Свалив гну на пол, Менг отошел на шаг, его темные закопченные очки-консервы (означавшие, что смерть слепа) пиратски посверкивали, пока он готовился оседлать обеспокоенное животное.