Он отошел от изгороди – внимание его притянули долгие борозды в земле. Полупогрузившись в мягкую красную глину, лежал ОРБ, его металлический кожух треснул. Скользун, живший внутри, валялся на виду. В Аушвице эти летучие машины видели редко. У ОРБа лежал еще один уродский труп: брюшная полость вскрыта, на внутренней поверхности – те же следы пожеванности, что Экер видел прежде. Как этому мертвому человеку удалось завладеть ОРБом – дополнительная загадка. Экер предполагал, что летучая машина вынесла его из леса, а после здесь разбилась.

Взгляд Экера привлекло движенье в отсеченной правой руке человека – чуть выше локтя, – и он нагнулся и приподнял конечность. Что-то шевелилось под самою кожей. Он вынул «Стэнли» и чиркнул, вскрывая.

Кожу изнутри отогнули две парные лапки, высунулась крохотная крысиная мордочка. Существо это вальсом вывернулось на волю, стряхнуло усики.

Экера заворожило.

На крысе была белая женская сорочка из белого же набивного ситца, отделанная грубым торшонным кружевом, под нею – штанишки в тон; кремовая нижняя юбка из фестончатой фланели и симпатичное платьице из ярко-розового кашемира со шляпкою из того же матерьяла, коя обрамляла ее темные кудряшки и розовое-с-белым личико.

Почти альбиноска, крыса эта затем перешла к танцу по тому, что оставалось от мертвеца, приподымая куски выброшенной плоти, покусывая ее волокнистые ткани. Кудряшки свои она откидывала таким жестом, словно прихорашивалась. – Адские, блядь, бубенцы! – воскликнул близнец.

– Все это хорошо и правильно, – ответствовал грызун: на горлышке у крысы пузырилась кожа, а сама она изнурительно глядела на Экера, – но я видала и врата Небесные, и врата Ада; и те, и другие равно кровавы.

– Клянусь свининной саблей Менга, – хмыкнул Экер.

– Уж лучше поверь. – Крыса поместила два крохотных коготка себе в рот и пронзительно свистнула. По земле распростерлись миндальные деревья и мимозы – из Черной Тетки Дорис вылетел еще один ОРБ.

Экер поднял взгляд. За ОРБ свитыми хвостами цеплялся еще пяток крыс.

Во дни давно минувшие, в гастрольных шатрах странствующих факиров, прелюдией к иллюзии исчезающей веревки он видел, как подобные фокусы показывает всевозможное зверье. Ка Йозефа Менгеле был вполне способен подбить грызунье населенье Аушвица к подобным соположеньям и причудливейшим сценариям.

Тигр Тим знакомится с Кандинским в лунном свете Deutsche Romantik.

Перебравшись через проволочную изгородь, Экер вступил в леса. В проеме средь деревьев он видел, как Писк, Вяк и Уилфред удят в пруду, окаймленном сорняками и кувшинками Моне. Вскоре вышел он на травянистую росчисть в окруженье берез, дубов и красных дерев, древних, еще когда сам Христос гулял по ебаной Голгофской дороге. Тут же развертывалась совсем другая история.