– Тех из вас, кто присоединится к нам, мы просим отправиться в великое и опасное путешествие.
Слова Моузли прозвенели, яко у месмериста. Он напряг голос и подался к нам.
– Мы просим вам приуготовиться к тому, чтобы пожертвовать всем, но делаем мы сие не ради мелких и недостойных целей. Мы просим вас посвятить ваши жизни строительству движенья Современной Эпохи в сей стране. – Нимало не смутившись, он поплевал на руки. – Те, кто пойдет с нами, определенно столкнутся с оскорбленьями, непониманьем, ожесточенною враждебностию и, вероятно, жестокостию борьбы и опасностию. В обмен мы лишь можем предложить им глубокую веру в то, что сражаются они для того, чтобы одна великая страна жила и вновь пыхала пламенем по всему сов ременному миру.
Он меня обставил.
– Фашизм есть орган души современного человека, коий в конце выведет за собою новую жизнь, странную, прекрасную и сильную. – Моузли договорил и вновь откинулся на спинку стула; на лбу его блестела слабая патина пота. Его далианские усы определенно прихорашивались.
– Ура Чорной Рубашке! – вскричал Томми Морэн, вся его тяжелая бычья голова начеку от безумной радости.
Взрыв аплодисментов, кои засим получил сэр Озуолд, намного превышал те, что всего лишь мгновенье тому достались мне. Наглядней демонстрацьи той пропасти, что разделяла наши с ним силы в то время, до меня и донести было решительно нельзя. Сказать, будто хитрая кровь взбаламутилась у меня в сердце, окажется недомолвкою. Я воспарил от его слов.
Полуопущенными глазами взглянул я на Маргарет Уайт, с коею не усомнился б изобразить животное о двух спинах.
При посредничестве ль Моузли либо без оного, но на будущей повестке дня у меня стояло задать миру колотушек.
Меня насторожил далекий грохот. Для всего окрест звучал он все равно что приглушенный баллистический гром либо же звук ракеты земля-земля, выпущенною некоей мощною, неземною пушкой. Всех в кабинете внезапно утишило бездыханное молчанье. Мы переждали краткие мгновенья, покуда шум сей морфировал и свирепо жужжал по всему зданью. Слышимое нами теперь напоминало мне коварный гул Вальков, прилежно вращающихся на сахарных фабриках. Раскаты росли во громкости, а затем перекатились над нами и растаяли в добром теплом воздухе снаружи.
Мы целенаправленно поглядели на сэра Озуолда, коий при первых выстрелах встал со стула и теперь стоял, слегка склонивши голову, внимательно прислушиваясь, и вся фигура его силуетом выступала точно в центре крюкастого креста, висевшего в раме у него за спиною.
– Ха, Маленькие Иудеи-Целители Химмлера! – воскликнул он, казалось, до крайности удовлетворенный неким внутренним делом. Перемещаясь быстрее, нежели я полагал его способным, он подступил к крупным эркерным окнам. Подняв одну створку жалюзи Уильяма Морриса, он прижался лицом к стеклу. – Они наконец-то выступили. – Он обратил яркие свои глаза на нас, и я отметил блаженную жестокую улыбку, что расселась по всем его чертам, а также и что-то еще, быть может – тревогу, а то и облегченье, чуть не погребенные ширью его блистающих зубов. – Томми! – Он в восторге хлопнул бывшего чемпиона по боксу по широким его плечам. –