То было плодотворное время в жизни моей, когда окно и восторг для Души были открыты.

У Души есть различные имена в согласьи с разнообразными ея функцьями: покуда оживляет она тело, зовется Жизнию; покуда желает – Волею; покуда знает – Разумом; покуда вспоминает – Памятью; покуда соглашается либо отказывается – Совестию; покуда дышит и живет, она – Дух[56].

Раса и судьба, кровь и честь, кровь и почва; таковы камни жизни моей. Все остальное не важно.

Ступаючи, блядь, жестко по евреям и извращеньям, а тако-же ногастым птицам, я возвысился над мешаниною окрест меня. Яко сэр Тоби Белч, выдыхал я мерзкий воздух и стоял крепконого у входа в собственную свою пасть.

Поляриметрически был я Здесью и Сейчасом, воссозданным по харизматичному образу Аушвицеву.

Обширны были пределы Хорророва лика, кои населял я и где оставался крохотулею. Безо всякого труда обоняючи жареное мясо, чей запах сочился из печей, погребенных глубоко в моих стальных кишках, я навострил сторожкое ухо. Ворчанья Мрачных Старцев доносились от далекого Гимаванта.

Год спустя после жесткача, здесь описанного, Моузли предложил мне редактировать «ЧОРНУЮ РУБАШКУ», но к тому времени судьба моя определена была в иных местах.

Покуда миг хлестал мимо меня, я отступил на шаг назад, и низкий присяд полных туч коснулся меня и осел на всползе высшей точки моего разумного гребня. Мертвые младенцы, полушоколадные полужиды, вскорости скользнули рожденьем своим из туч и обломились на меня, скатываючись по нагой моей спине, громоздясь позади меня, яко великое изобилье пархатого стула; зрелого, злого и недужного.

Все пасти младенчиков Схинады разверсты были для моей инспекцьи и полны избитых цветков и Анютиных Глазок (сиречь Фиалка Трехцветная, опрометчивыми также зовомая Дикою Иван-да-Марьею либо Травянистою Троицею). В «Сне в летнюю ночь» Шейкспиэр именовал сей цветок Любовию-в-Лености – средством от Падучей немощи и судорог; посему здесь, в Аушвице, не весьма пригодным!

В последний раз, без дальнейших придирок либо мысли, без вероломства или интроспекцьи шагнул я следом за Моузли и чорнорубашечниками (либо же в погоне за живыми еврейми, кои неслися, минуя меня, тысячьми своими?), не упуская той ироньи, что позволял я себе заглотиться собою же.

Глава пятая Лорд Верняк обучает мир Новой Филозофьи; говорит о сладостных вещах, об Эросе и Танатосе раздвоенным языком своим и китайскою грамотою. «De vanitate mundi et fuga speculi» – О тщете мира и быстротечности времени

Глава пятая

Лорд Верняк обучает мир Новой Филозофьи; говорит о сладостных вещах, об Эросе и Танатосе раздвоенным языком своим и китайскою грамотою. «De vanitate mundi et fuga speculi» – О тщете мира и быстротечности времени