– Смейся, мальчик, смейся! Это правильно. Переходить за край гораздо лучше весёлым, надуманной грусти в вашем мире и так в избытке.

– А Филя? Я ведь спас её?

– Да. Ты молодец, Антон, молодец. Герой, можно сказать. А то так бы и бродил по снегам, пока голова не отвалилась. И с «Дыханием Бога» всё верно. Вот же бред ты придумал! – она снова рассмеялась. – Но красиво по-своему, исполнение желаний вообще ваша общая слабость. Филю уже не спасти, потому как её тоже нет. Ты распутывал свои узелки, боролся со своими недостатками, всё в порядке. Почистил карму, как говорят мои восточные родственники. Красивая у них терминология, я многое переняла.

– И всё-таки…

–…семья? – понимающе закончила она. – Маша и Вика? Они реальны настолько же, насколько ты этого хотел. Не злы и не добры. Их вообще нет. Кое-что ты понял, уже славно.

– Я понял, – почему-то с трудом, словно глоток вина встал в горле, сказал Антон, – что все мы одиноки. Что я одинок. Что…

– Именно так. Голыми приходите в этом мир и такими же уходите из него. Кто сказал? Я тоже не помню, но мудрое изречение, люблю такие. Каждая душа – просто кусочек мироздания, а уж кем она себя воображает, проецируя наружу временный ограниченный разум, её дело.

– А мир…

–…несправедлив. Ему до каждой своей мелкой части вообще нет дела. Молись или проклинай, убивай или спасай – всё только пелена дыма от сигареты. Но отвечать придётся, это тоже никуда не делось. Не перед Создателем, в наличии которого уж я-то, поверь, весьма сомневаюсь, а перед равнодушным миром, держащимся на гармонии. Не на справедливости и уж точно не на списке придуманных грехов, а на некоем невыразимом законе вселенского перемещения энергии.

Морта затушила сигарету в невесть откуда взявшейся на столике пепельнице.

– Ты хочешь спросить ещё одну вещь, но то ли стесняешься, то ли пока не сформулировал мысль до конца. К сожалению, время, которого боги создали достаточно, для тебя и здесь подходит к концу. Ты приятный собеседник, малыш, поэтому я окажу тебе услугу. И покажу всё сама, как оно было устроено.

Парка протянула полную руку, сверкнувшую перстнями на пальцах, и подняла металлическую крышку с блюда на столе.

Сперва Мякиш принял это за игрушку. О подобном мечталось в детстве, но пределом возможностей была немецкая железная дорога, грубоватая на вид, если смотреть придирчиво.

Перед ним находилось идеально круглое устройство, по периметру которого безостановочно двигалась по часовой стрелке чёрная полоска поезда – сделанного необычайно тонко, так что удавалось рассмотреть не только тёмные окна, рифлёные борта, многочисленные колёса, но и рельсы под ними. На крышах было написано название стилизованными под готический шрифт коричневыми буквами, по одной букве на вагон, потом несколько пустых чёрных пятен, затем снова и снова.