Эта странная сила, да ещё жизненная сила — вот то, что было так нужно Шак’чи. И первое у него было, а второе ему предложили. Сильные людские тела, которые тренировались с самого детства. Странные не-шаманы помогали Шак’чи вселиться в них. Да, приходилось брать жизненную силу постепенно, а не всю сразу. А ещё нельзя было брать тело под контроль: вместо этого Шак’чи давал воину свои навыки и силу, а сам лишь наблюдал его глазами и слушал его ушами, но огненной обезьяне было всё равно. Он мог сражаться, был снова живым (пусть и относительно). Он пил столь нужную ему прану и не терял свою энергию в борьбе за собственное существование. Иногда, когда его тела умирали, другие не-шаманы Храма заключали его в посохи, используя его огонь и его силу. Праны они давали меньше, по капле, но в посохах, почти как в бубнах шаманов, Шак’чи совершенно не тратил своих сил и легко вырабатывал так нужную не-шаманам огненную ману. Прана для него была словно еда. А мана, которую он отдавал, словно тепло. Тепла у него было много, а вот еда ему была нужна. Но много ли еды надо спящему и не шевелящемуся в посохе Шак’чи? Совсем крохи. А когда его выпускали сражаться… О, как щедро они платили праной за то, что он побеждал не самых сильных противников!

В общем, Шак’чи, что называется, хорошо устроился. Сейчас же он снова занял человеческое тело. Отличие было только в том, что теперь он контролировал происходящее. Где-то там, в глубине настоящий хозяин пытался отобрать себя у огненной обезьяны, но куда ему с трёхсотлетним духом тягаться?.. Шак’чи легко обжигал своей яростью разум раба и загонял его всё глубже и глубже, сводя потихоньку с ума. Вскоре раб прекратил бороться, а Шак’чи довольно оскалился. Это тело можно было не жалеть: он упивался разогнанной специально для него праной и легко вбрасывал свой огонь в кровь, мышцы, в сердце… От его движений иногда рвались связки, но боль чувствовал только хозяин тела. Шак’чи же таким простым образом с помощью мощной регенерации приводил свой временный сосуд к кондициям, подходящим для предстоящего боя. Его пальцы в нетерпении сжимали и разжимали воздух.

Внезапно, хотя и ожидаемо, послышался утробный рык, а тигр, которого пригрела Аблаша или Ахша… Шак’чи не запомнил её имя. Неважно. Тигр, сверкая светящимися когтями, прыгнул в темноту, вцепившись в большую тварь с красными глазами. Они невероятно быстро и жестоко стали рвать друг друга на куски. Не прошло и десятка секунд, как тигр оказался убит, а в сильно подранного и поцарапанного чёрного зверя врезались красные капельки, очень удачно попавшие в глубокие царапины, в глубине которых виднелась красная же плоть. Воющая и скулящая, рычащая тварь попыталась уйти в тень, вынужденная терять остатки своей плоти, тёмно-красными хлопьями сползающие с неё и сливающимися с тенями, колышущимися в неровном свете огромных костров, которые только-только подходили к пику своего горения, когда огонь уже охватил всё, что может гореть, но ещё не выдал максимум жара.