– …Деточка, не спи! – Вилли Максович прервал мои воспоминания о вчерашнем, тронув за плечо. – Мы с десантом взлетаем на «Михее», а через шесть минут и ваша группа на «Проньке». А пока гляди в бинокль, будет красиво. Орнитолог Ильясов постарался… Три. Два. Раз.

И – полетели попугаи! Их было всего штук пятнадцать, но разброс цветовой гаммы радовал глаз: от светло-зеленых венесуэльских амазонов до красно-желто-лазурных травяных. «Привет! Это Наждачный!.. Привет! Это Наждачный!.. Привет! Это Наждачный!» – вопили носители, перебивая друг друга. Из-за громких удодовских «казачков» ор наших засланцев не проникал внутрь лагеря, но охранные казаки, конечно, услышали и увидели и возбудились необычайно.

Идею пернатой атаки Фишеру подсказал Вальков. За последние годы всю городскую стражу – от муниципальных полицаев до частной охраны – так часто науськивали на оппозицию во всех видах, что никто из пестрого охранного войска даже не стал задумываться, откуда в Ольгинском районе оказалась стая столичных крылатых агитаторов. Сработал инстинкт: хватать и держать! Минуты не прошло, как сперва один хранитель ворот, потом второй, а следом за ним и вся толпа папах, черкесок, нагаек и лампасов ломанулись в поле – ловить летучий аудиоблог.

В пылу погони никто не обратил внимания на проплывающую над ними бело-синюю почтовую колымагу, а зря. Потому что в ту секунду, когда охранники сгрудились особенно плотно, дно дирижабля раскрылось. Оттуда прицельно упала огромная сеть. Шустрые попугаи успели выпорхнуть из-под нее, а казаки – нет, и сеть накрыла их всех разом. Через полминуты они бы, наверное, выпутались, однако этих минут у них не было: с холма уже сбегали вниз волонтеры, а впереди них ехал БТ-2, громко тарахтящий и особенно грозный в клубах пыли. Накануне Леля заново покрасила ствол танковой пушки – и поди проверь, трухляв он внутри или нет…

Продолжения этой сцены я, к сожалению, не увидел, потому что уже бежал к трапу «Проньки», из которого мне махал рукой капитан Буров. Когда же мы взлетели и я глянул вниз, то толпы, обмотанной сетью, в поле зрения не было – волонтеры отконвоировали казаков в тыл, а танк въехал в ворота и остановился там, перекрывая пионерам пути к бегству.

Сверху турбаза выглядела почти так же, как и на черно-белой схеме Бурова, но имелись и отличия. Белый цвет в реальности почти отсутствовал. Дорожки, изображающие пентаграмму, были темно-красными, трава на газонах – предсказуемо зеленой, зато крыши домиков оказались все сплошь разноцветными и смахивали на коньячные этикетки: по крайней мере, почти на каждой красовались звездочки – разное количество. Всезнающий Раткевич еще вчера мне рассказал, что семь лет назад, когда молодежное министерство взяло под крышу Пионерскую дружину, отрядам предписано было соревноваться друг с другом, кто сколько хороших поступков совершит, и отмечать победы звездочками. При этом пионерам быстро объяснили, что для Родины особенно хорошо, когда ее врагам плохо, а врагами Родины оказывались не только патлатые анархи, но и все, кого назначат свыше. Сегодня это чересчур любопытные журналюги, завтра – писатели-фрондеры, послезавтра – галеристы, выставляющие не тех художников, и так далее. По зову Родины пионерчики врывались на выставки, плескали мочой в газетчиков, писали гадости на стенах театров и пикетировали посольства неправильных стран. Позже Минмолодежи накрылось медным тазом, его шефы, получив неслабые премиальные, уехали к теплым морям, а пионерам осталась болтовня о Родине, турбаза в Ольгинском районе, звездочки на крышах и привычка к пакостям – не ради соревнований, а под конкретный заказ. И никакой разницы, кто сейчас смотрящий, Сверчков или Рыбин. «Даже если их куратором стала бы мать Тереза, а спонсором – великий гуманист Альберт Швейцер, вряд ли пионеров можно перевоспитать, – говорил Витольд. – Разогнать к чертям Осколково – лучший выход».