Машина, набирая ход, неслась под откос — просто на скалы. Бенигна закрыла глаза — через несколько мгновений они должны были слететь с дороги и шмякнуться прямо о бок каменистой стены, под мышкой у которой был зажат берег. Но жених её притормозил и плавно свернул на другую дорогу, прячущуюся в высокой траве.

«Ты, бабка, как яблоко. Подпорченное с бочка. Цивилизация тебя подточила, но совсем чуть-чуть. Обрезать — и можно есть. А можно и не обрезать. Если гнильцы немножко — то и яблочко слаще. Смотрю я на тебя и любуюсь. А они там все… Тьфу. Ногой раздавить и прочь бежать из их хвалёного сада…»

Они неторопливо выехали к берегу: навстречу выплыли из прозрачного призрачного воздуха небольшие нарядные дома: заборчики, цветные крыши, сады, что только недавно вошли в цвет. Сердце Бенигны успокоилось, любила она, когда сады цветут. Но вот подъехали поближе, стала бабка тайком присматриваться к здешним подворьям: повсюду мусор, сорняки из земли лезут, да камни повсюду разбросаны. Дома некрашеные, некоторые без окон, может, строятся ещё — но почему тогда инструмента нигде не видно? Ни плотницкого, ни малярского, вообще никакого инструмента? Одни бутылки пластиковые в траве мелькают и пакеты магазинные на ветру хлопают.

Море постепенно отодвинулось, освободив место для широкой площадки, где лежали, подставив солнцу ребристые спины, сонные гладкие лодки. Не было видно ни души. Ни рыбаков, ни детей с матерями, ни начальства, ни хотя бы мужиков пьяных возле магазина. Вот тебе и андертальский лес. Стоит как порубленный.

«Ты, бабка, думаешь, наверное, что из Беларуси к нам приехала? — сказал жених, посмотрев на неё искоса. — Ага. Белорусскую невесту жених заграничный себе выписал. Бывает и так, конечно. Но ничего подобного. Никакой Беларуси там, где ты жила, давно нет. Лес один, в котором только одни и остались в живых — бабки вы наши дорогие. А всё остальное… сволочь одна. Нет, они там, конечно, все думают, что в Беларуси живут. Но это просто слово. Одно слово только и осталось. Настоящая Беларусь — у нас, вот здесь. Под твоими ногами. Под колёсами вот этой машины. Под моими босыми пятками».

Он остановился, выскочил из машины, топнул раз, топнул два, как в польку пуститься решил, распростёр руки:

«Здесь сейчас наша земля! Спасти на ней тех, кто достоин, и отвоевать потерянное — на такое жизни не жалко. Сил бы только хватило сволочь победить».

Затосковал её жених, загоревал, начал чесаться, сам себя щипать и подбадривать. То за шею ущипнёт, будто насекомое на ней прибил, то волосок из кудрей вырвет — добился всё ж своего, вылезла на лицо улыбка. Неохотная, вялая — парень её и так, и так: разгорелась всё же, стала живая, солнечная. Страшная.