– Погоди, как так? – встрял вдруг Гери. – Душу Избирателя не выдержит никакое тело, кроме того, что дано Избирателю при рождении.

Змей хитро ухмыльнулся:

– Нет, молодой человек, вы ошибаетесь. Тот, кто долго взаимодействовал с существами божественного происхождения, становится способен вынести бремя души Избирателя. И у нас есть подходящий кандидат на роль нового сосуда. Арлекин, хватит прятаться, присоединяйся к нам.

В глазах Гери отразилась такая боль, что даже у меня екнуло сердце.

– Думаю, нам пора навестить нашего рыжего друга. Его не стоит оставлять в стороне, не так ли?

* * *

Пак находился в комнате в конце коридора, той, что справа. Она была совсем крошечной, как чулан, и пустой – белые стены, небольшое окно напротив входа. Посередине стояло офисное кресло, где сидел сам Лис – россыпь синяков на лице, серебряная нить, скручивающая запястья, из-за которой от кожи шел еле заметный дымок (видимо, серебро было ядовито для бога), а из-под ребра выглядывала рукоять ножа. На рубашке тут и там расплывались пятна крови. Впрочем, он не выглядел измотанным – даже наоборот, смотрел издевательски, будто выжидая.

Арлекин растолкала всех присутствующих и ураганом влетела в комнату с воплем:

– Господин!

Она рухнула перед ним на колени, пытаясь разорвать серебряную цепочку.

– Воткнули в меня нож из змеиной чешуи, – фыркнул Лис, пронзая директора раскаленным от ярости янтарем.

– Исцеляться тебе никто не запрещал, – выплюнула Олениха. – Ломаешь комедию, опять. Тебе ведь совсем не больно.

Пак прищурился и склонил голову к плечу, посмотрев на нее так, что она невольно отступила на шаг назад:

– Откуда тебе знать, милая сестрица, больно мне или нет? Может, у меня душа болит. За то, что вы сделали с моей Избирательницей, например. Бедная девочка сорвалась из-за вашей грубости; а если бы она не контролировала себя так удивительно хорошо и не справилась с силой Морены? Что вы бы делали? Вытаскивали город из царства мертвых?

– Убери синяки, плут, – приказал Змей.

– О, как прикажешь, куратор.

Пак опустил веки, и синяки растаяли – растянулись, потеряли очертания, поблекли и впитались в кожу. Арлекин выдохнула.

Впервые я распознала его любовь к похвалам. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось чувствовать чужую любовь и восхищение. Я и до сегодняшнего дня знала, что он самовлюблен, но почему-то никогда не акцентировалась на этом…

– Добрый вечер, Хель, – обратился он ко мне. – Боль прошла?

– Да. Спасибо, – кивнула я, сцепив пальцы на животе.