– Товарищ старший…

– Гусь свинье не товарищ! – рыкнул Шушарин. – Я тебе, падла такая, гражданин старший лейтенант!

– Гражданин старший лейтенант, вы уж чего-то одного придерживайтесь, если речь зашла о Глембовичах…

– Это как? – спросил он нормальным голосом.

– Выберите что-то одно из двух, – сказал я. – Если меня в Глембовичах не было, я не мог иметь дела с тамошней учительницей. А если и был, если меж нами и в самом деле что-то случилось, это никакое не преступление ни по гражданским законам, ни по военным…

Он не был обескуражен – но в глазах определенно мелькнуло что-то умное, не вязавшееся с неандертальским обликом…

– Ладно, ври дальше!

Дальше и в самом деле начиналось сплошное вранье – но я успел его хорошо продумать, а он не мог ничего проверить и не способен был уличить меня во лжи…

Оксана выстирала мою военную форму, очень уж она испачкалась за последние дни, а чтобы я не сидел голым, завернувшись в рядно, принесла от соседа сапоги и ту самую одежду, в которой я объявился перед пограничниками. А назавтра, на рассвете, в деревне появились немецкие мотоциклисты. Не было времени переодеваться, вот я и рванул в лес в чем был. Вскоре вышел к большаку и двинулся на восток с несколькими военнослужащими, точно так же искавшими сборный пункт. Этих трех красноармейцев я описал подробно – что не составило никакого труда, когда речь шла о начисто вымышленных людях, главное было – накрепко запомнить их «внешность», чтобы потом не было разночтений в показаниях.

Через какое-то время налетели «мессеры» – неожиданно на полной скорости вынырнули из-за леса и помчались над шоссе. Сбросили несколько бомб, одна из них легла близко, и меня здорово шибануло взрывной волной, сбило с ног, швырнуло оземь. Долго провалялся без сознания, еле встал. Вот тут, я прекрасно понимаю, показания мои теряют всякую связность, но что поделать, если так и было? Голова туманилась, перед глазами все плыло, окружающее виделось как во сне, и время от времени наступали приступы полного беспамятства. Вроде бы меня какое-то время везла на телеге деревенская баба. Вроде бы на пути попадалась пара деревень, где мне удалось разжиться скудным харчем. Но большую часть пути я брел в одиночестве, толком не представляя, куда иду, с грехом пополам ориентируясь по солнцу остатками здравого рассудка. Одну ночь провел в стогу сена, вторую – в лесу под деревом. А потом вышел к дороге, представления не имея, где я, увидел пограничников, собрал последние силы и с превеликой радостью объявился…

Невозможно было определить, как он относится к моему рассказу. Чуть поразмыслив, он рявкнул: