И больше ничего не говорил. Замкнулся. Явно не хотел обсуждать случившееся даже со мной. Я уже достаточно хорошо изучил его характер, чтобы не вмешиваться и не торопить события. Действительно, как-то вечером он сам заглянул к нам домой и позвал меня прогуляться. Когда мы вышли к берегу и сели на тёплые после летнего дня скалы, начал издалека:

– У нас от нашей прежней жизни осталось непростительно много болтающихся концов.

– Что ты имеешь в виду?

– Незаконченных дел. Мы, похоже, сильно отвлеклись. Семья – причина более чем уважительная, но мы были слишком близко к тайне, чтобы вот так просто взять и всё бросить.

– Ты про Уитни? Только ведь она…

Он не дал мне договорить:

– У нас по-прежнему есть тетради с записями и рисунками. У нас есть визитка «серых» с телефоном, по которому мы так и не позвонили. Мы даже поленились до сих пор вернуться в саркофагу и проверить его содержимое. Мы с тобой что, испугались последствий? Сколько уже времени прошло с тех пор? Посмотри, как вырос твой старший, а его уже догоняют остальные. Конрад, мы не имеем права остановиться и почивать на лаврах глав семейств. Когда человеку приоткрывается истина, он обязан до неё докопаться. Мы должны доделать начатое.

Порыв закончился, он замолчал и ждал, что я отвечу.

Я протянул ему руку.

С того вечера мы стали готовиться к чему-то очень важному, о чём пока даже сами не догадывались и чего тем более не обсуждали вслух.

Тим упомянул «болтающиеся концы». Первым делом мы их «подвязали». Тим набрал номер на визитке. Ему ответили частые гудки. Ответили в первый раз, в пятый, в двадцатый. «Конец» был явно мёртвым, однако я знал, кто может мне помочь по старой, очень старой памяти. Когда мы с семейством ещё жили в Италии, я, кстати, тоже не тратил время даром и повидал всех своих друзей. Некоторые пришли на похороны мамы Люси. Некоторые прийти не смогли, и я проведал их сам, заодно показав моим малышам и Фриане страну, которую по-прежнему любил. Как вы понимаете, особым для меня местом на карте по-прежнему оставалась Генуя. Туда мы заехали невзначай, под предлогом взглянуть на руины колумбовского дома, в котором он едва ли когда жил. Дважды или трижды за окнами промелькнули знакомые двери конторы, где я имел неосторожность работать. Очень хотелось зайти и постучаться в кабинет полковника, но вместо этого я навестил Рамона. Навестил один, вечером, оставив своих в гостинице. Рамон постарел и не пытался выглядеть бодрячком. От него ушла очередная испанская жена, но он похвастался тем, что теперь за ним ухаживает её дочь. Не его, а именно её. Как я понял, она-то и была причиной размолвки, хотя уточнять не стал. Сам он больше в штате Caravella S.p.A не числился, ему на смену пришли более молодые экспедиторы, а он подрабатывал тем, что умел делать лучше других: снабжал информацией парочку частных детективных агентств и сотрудничал с местными хакерами. Он удивился, что я больше не пью виски, похвалил за выдержку и стал наливать себе. Когда он заснул, я тихо ушёл, наверное, как последняя жена, прикрыв за собой дверь. Теперь я написал ему по электронной почте, и он на удивление быстро откликнулся, попросив переслать интересующий меня номер словами, а не цифрами, потому что «почту фильтруют». Я так и сделал. Ответ от Рамона прилетел днём позже в виде пристёгнутого к письму архива с названием того самого виски, бутылку с которым он почал на нашей последней встрече. Это означало, что файл настоящий и его можно открыть, не опасаясь подхватить вирус. По данным Рамона указанный на визитке «серых» телефон был, как он выразился, международным «коммутатором», который дальше шёл в Швейцарию, в Базель, в штаб-квартиру Совета по финансовой стабильности, недавно созданного, но существующего под одной крышей с Банком Международных Расчётов, учреждённым ещё в 1930 году. Там номер терялся, однако Рамон считал, что добытой информации достаточно, чтобы я извлёк соответствующие выводы и понял, с кем имею дело.