Кроме распятого Иисуса, это была единственная здесь фигура с человеческим лицом. Оно было черным, с четкими чертами: вытянутый овал лица, узкая переносица и широкие ноздри, взгляд больших глаз из-под полуопущенных век печально потуплен, один уголок губ приподнят, другой опущен в загадочной улыбке по поводу личной боли и радости. На коленях у фигуры простерты на богатом одеянии обмякшие тела двух детей: один белый, другой черный, белый с закрытыми глазами спит или, возможно, умер, у черного глаза широко открыты, а во всем прочем детей не различить.

Сулавье проследил за ее взглядом.

– Это Мария-Эрзули, Мать Лоа, Мать Марасса, Богоматерь Королева Ангелов, – сказал он. Он перекрестился и двумя симметричными движениями указательных пальцев нарисовал на своей груди кубок.

Prêt’ savant вернулся с подносом, на котором лежали хлеб и фрукты и стоял кувшин с водой. Он поставил поднос на скамью, обернулся и увидел, что Мэри бережно держит голову узника на коленях. Человечек замер с протянутыми руками и согнутыми пальцами, только что удерживавшими поднос. Затем издал тихий стон, упал на колени, перекрестился и, начертив на груди кубок, молитвенно сложил руки.

– Пьета! – повторял он снова и снова. – Пьета! – Он низко кланялся ей, бормоча непонятные слова. Когда священник поднялся, он плакал. Он повернулся к Сулавье – глаза у него испуганно блестели – и спросил: – Ты привел ее сюда. Что она такое, Анри?

Сулавье одарил Мэри обаятельнейшей улыбкой, какую она видела в Эспаньоле.

– А знаете, есть сходство, – сказал он ей доверительно. Затем подошел к prêt’ savant и поднял его на ноги. – Прекрати, Шарль, – велел он мягко. – Она такой же человек, как ты или я.

Спали они на скамьях. Ранним утром заключенный вздрогнул, проснулся и коротко вскрикнул. Мэри приподнялась и посмотрела на него через спинку скамьи.

– Все закончилось? – спросил он. И с сомнением осмотрел церковь.

– Вы свободны, – сказала Мэри.

– Нет, – сказал он, пытаясь встать. – Мне нужна моя одежда. Моя настоящая одежда. Это что, церковь? – Он поднял взгляд, увидел фигуры наверху, рефлекторно отпрянул и плюхнулся обратно на скамью.

– Все в порядке. Вы уже не под «венцом».

– Ясно, – сказал мужчина. – Кто меня освободил?

– Вот он, – сказала Мэри, указывая на Сулавье, сонно наблюдавшего за ними через проход.

– Они заявили, что я убийца. Что должен понести наказание за свои преступления. О боже, я помню… – Он поднял руки, сжатые в кулаки, лицо исказило болью. – Мне нужно домой. Кто доставит меня домой?

– Где вы живете?