– У нас есть еда, – сказал он. – Мне позвать унганикона или унгана?

– Нет, – сказал Сулавье. – Завтра нас здесь не будет. У вас есть радио?

– Конечно. – Prêt’ savant улыбнулся. – Я принесу еду и влажные салфетки, чтобы обмыть этого человека. Он побывал в аду, не так ли?

Сулавье медленно кивнул.

– Меня не обманешь, – сказал prêt’ savant. – У них взгляд, как у нашего Иисуса. – Он указал на темную скорчившуюся фигуру на кресте. Бросив напоследок долгий взгляд на Мэри, человечек в зеленом ушел за едой.

Мэри села рядом с заключенным и пристроила его голову себе на колени, наблюдая за его напряженным, загадочным лицом, и пыталась понять, страдает ли он, хотя уже несколько часов как избавлен от «адского венца». Он еще не вполне очнулся – закричит ли, как другие? Она надеялась, что нет.

– Ему нужен врач, корректолог, – пробормотала она, сама балансируя на той грани, за которой не помог бы никакой самоконтроль. Мэри машинально погладила лоб узника, подвигала шею, чтобы ушло напряжение из мышц, и снова посмотрела на сводчатый потолок. – Кто они? – Она указала на фигуры под куполом.

– Архангелы. Лоа Нового Пантеона, – ответил Сулавье. – Я бывал в этой церкви в детстве, когда она была новой. Джон Д’Арквиль хотел воссоединить лучшие элементы африканской религии и католического христианства, придать вуду другой облик. Однако его взгляды не распространились далеко за пределы Терье-Нуар. Эта церковь уникальна.

– У них есть имена? – спросила Мэри.

Сулавье щурясь посмотрел вверх, словно копаясь в детских воспоминаниях.

– Высокий с черным мечом и факелом из перьев – Асамбо-Ориэль. Думаю, первая часть имени ничего не значит; Д’Арквиль услышал их имена во сне. Асамбо-Ориэль изгнал черных из Гвинеи через Побережье Душ. Он Лоа Меча и Пламеня, как архангел Уриэль. Тот, что с барабаном и птичьими костями, – Рохар-Исрафил, Лоа Священной Музыки и Песнопения. За ним стоит Ти-Габриэль, призывающий покончить со всеми лоа… Самый маленький из них и самый могучий. Суббота-Азраил, самый тщеславный, призывает нас всех в могилы и укрывает священной землей. Остальные… Я не помню всех. – Он покачал головой, вспоминая грустное. – Прекрасные образы, но мало кто в них верит. Только люди в Терье-Нуар.

Мэри было любопытно, что представляют остальные фигуры; всего под куполом их было одиннадцать, все в таких позах, будто влезают в переполненный в автобус: крылья прижаты, руки вытянуты, безликие головы наклонены над скамьями внизу, все в гирляндах лент и паутины. Тут она впервые заметила в темной нише над арочным входом женскую фигуру меньшего размера, высотой от силы три метра, облаченную в одежды сумеречного золотого, красного и медного цвета. На тонких изящных запястьях и поднятой руке блестели десятки браслетов и колец. За ее головой висел солнечный диск из золотой фольги с лучами в виде волнистых кинжалов. Свет свечей, горевших внизу, тускло поблескивал на солнечном диске и ее одеждах, но лицо под капюшоном было в круге мягкого сияния электрической лампы – единственной, какую Мэри увидела во всей церкви.