С одной стороны помещения находились деревянные закутки, где игроки, должно быть, когда-то хранили снаряжение (нам, разумеется, нечего было там хранить). По другой стороне шла длинная полка, уставленная вёдрами для мытья. В каждом плавало по тряпке. Мыла не было.

Я стянул с себя рубашку, морщась от боли в разных местах — в основном от ударов гибкой палки. Сильнее всего болела поясница. Я не видел раны, но чувствовал кровь, подсыхающую и липкую.

Несколько человек уже стояли у вёдер, мыли верхнюю часть тела, а некоторые сбросили свои кальсоны, чтобы помыть остальное. Я мог бы пропустить эту часть про омовения, но мне было интересно отметить, что в Эмписе, как и во Франции (по крайней мере, если верить одной песенке) не носили нижнего белья.

Эммит, прихрамывая, направился ко мне. Наши надзиратели не зашли с нами, а это означало, что некому будет оттащить его, если он захочет устроить матч-реванш. Я был не против. Я пригнулся, голый по пояс, покрытый слоем многодневной (если не многонедельной) грязи, и сжал кулаки. Затем случилось что-то удивительное. Йо, Фремми, Стукс и Хэйми выстроились в линию передо мной, пристально глядя на Эммита.

Кривоногий покачал головой и приложил тыльную сторону ладони ко лбу, будто у него заболела голова.

— Неа, неа, я не верил в это, но теперь верю. Может быть. Ты и правда…

Йота выступил вперёд и зажал рукой рот Эммита, прежде чем тот смог договорить. Другой рукой он указал на решётку, через которую, возможно, поступало тепло в те в былые дни, когда стадион — и сам город, которому он служил — были действующими. Эммит проследил за его взглядом и кивнул. С явной болью он опустился на колено передо мной и снова приложил ладонь ко лбу.

— Я приношу извинения, Чарли.

Я открыл рот, собираясь сказать «нет проблем», но с языка слетело: «С радостью принимаю. Поднимись на ноги, Эммит».

Теперь они все смотрели на меня, и кое-кто из них (не Йота, не в тот раз) также приложили ладони к своим лбам. Не разболелись же у них головы, так что, должно быть, они отдавали честь. Они верили во что-то совершенно невероятное. И всё же…

— Умойся, Чарли, — сказал Галли. Он протянул руку к одному из вёдер. По непонятной мне причине Эрис ходила, пригибаясь, вдоль полки, водя руками по её нижней стороне. — Давай. Приведи себя в порядок.

— И волосы тоже, — сказал Йо. И когда я помедлил, сказал: — Всё в порядке. Им нужно увидеть. И мне тоже. — Затем добавил: — Я прошу прощения за то, что хотел набить тебе рот землёй.

Я сказал ему, что не в обиде, не потрудившись добавить, что в своей жизни я слышал много всякого. Это касалось не только спорта, это было частью жизни мужчины.