А теперь вперед.

Рывок.

И падение. Животом в грязь. По ней. По корням, что впиваются через куртку. И к стволу. Сердце ухает так, что ничего-то за ним не слышу. А эти годы и для меня не прошли даром.

Расслабилась.

Размякла.

Привыкла к тишине и покою. А тут… ствол мокрый. Но запах апельсина становится резким. Он выделяется среди прочих, чуждый месту.

Апельсинов и человека.

Вот только… что-то было не так. Очень не так. Я задрала голову. Темно. И не разглядеть. Но… Девочка вывалилась из темноты, чтобы упереться лапами в ствол. Она поднялась на задних, оказавшись едва ли не выше меня.

И завыла.

Протяжно. Долго. Так, словно плакала.

- Нет, - я замотала головой. – Ты ошибаешься… ты, мать его, ошибаешься.

Я цепляюсь за сучок и карабкаюсь, благо, трещина тянется едва не до самой земли, есть на что опереться. И опираюсь. И запах становится невыносим.

Резкий.

До тошноты. Он и прикрывает запах крови.

А Молчун здесь. Лежит в расщелине, спиной опираясь на один ствол, ноги положив на другой. Маскхалат делает его почти невидимым. И винтовка здесь же. Он обнимает её обеими руками.

И улыбается.

- Ты… - я прижала пальцы к шее. – Какой же ты ублюдок…

Пульса нет. А вот тело теплое, значит, убили не так давно. И главное, на этот раз никаких сломанных шей. Из левой глазницы торчит стальной хвост.

Спица?

Вязальная.